Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"
— Так странно, сэр, — начал Том тихим, разговорным тоном, — что Министерство магии финансирует обучение и проживание каждого ученика, а Фонд помощи Хогвартса — мантии и книги, но никто не заботится о самом ученике. В какой-то мере это напоминает мне приют. Эта похожая… Безучастная филантропия, назову это так, где благонамеренный человек может пожертвовать денег, но никогда не потрудится выучить имена сирот, которым поможет, никогда не благословит обездоленного ребёнка семьёй.
В этом смысле, профессор, я вижу, что, несмотря на то, что мы называем себя волшебниками, а их — маглами и проводим линию между их миром и нашим, между нами не такая уж большая разница, не так ли? Получается, мы во многом похожи.
— Ты прав, Том, — согласился Дамблдор. Его глаза закрылись и снова открылись, как будто он подавлял воспоминание о великих муках. Но оно отступило, и его глаза прояснились, вернувшись к обычному оттенку синего, который пронзал многочисленные слои выстроенной личности Тома. — Мы все родились людьми, несовершенными. Мы так же страдаем, как и получаем выгоду от непостоянства нашей человеческой сущности. Я не могу изменить этого, как не могу изменить и специфику твоей ситуации, как бы мне этого ни хотелось. К сожалению, есть обязанности за пределами Британии, требующие моего присутствия этим летом и, боюсь, в последующие лета тоже.
Том мог бы прокомментировать недавнюю лекцию Дамблдора о важности действий по сравнению с пустыми разговорами, но прикусил язык. Всеобъемлющая нравственность состояла из мудрости и разумного выбора, и Тому хватило самосознания, чтобы понять, что пререкаться с профессором — не самый лучший выбор.
«Наши решения определяют нас, — подумал Том. — Не только нас самих, но и остальных людей».
— Желаю Вам удачи в Ваших странствиях, — сказал наиболее ровным голосом, на который был способен. — Если это всё, что Вы хотели обсудить, не могли бы Вы написать мне этот допуск для моего питомца?
— Конечно, конечно. Пока я не забыл! — Дамблдор полез в стол и достал лист пергамента с отпечатанным гербом Хогвартса в центре вверху. Фиолетовыми чернилами он начал писать записку, которая бы разрешала Тому нарушить правила о разрешённых питомцах. Том заметил, что он писал очень аккуратным почерком, однозначно хорошо натренированным для письма пером, хотя у него было несколько экстравагантных штрихов в виде выделения заглавных букв длинными, вычурными завитками.
Также у него было несколько средних имён, которые он с явным удовольствием выписывал так медленно, как только мог.
Том хотел вырвать бумагу у него из рук.
Дамблдор вернул перо в чернильницу, поднимая взгляд от пергамента, который он свернул в свиток и запечатал сургучом.
— Держи, Том. И ещё одна вещь, пока я не забыл, — надеюсь, ты продолжаешь заниматься медитациями?
— Я стараюсь, сэр, — сказал Том, запихивая свиток в свой рукав. — Но единственное место, где я могу это делать, — наша спальня, и там бывает достаточно шумно, когда мои соседи храпят всю ночь.
— Ты пробовал использовать заклинание Немоты? Его вербальная формула — «Силенцио».
— Я пытался, сэр. Но оно длится не больше четверти часа, пока его действие не закончится.
— Тебе стоит сконцентрироваться на шторах своего балдахина в следующий раз, а не просто бросить его в воздух в сторону своих одноклассников, — сказал Дамблдор. — Закрой шторы и заверши движение палочки финальным взмахом вниз, касаясь кончиком палочки шторы. Накладывай заклятие, представляя, что шторы — цельный, незаметный барьер, через который не может пройти звук. Концентрируйся больше на определении формы и границ, чем на эффекте, который ты хочешь достичь, но и не пренебрегай им. Если всё сделать правильно, у тебя будет по крайней мере час, пока действие не иссякнет. Или даже дольше, когда ты научишься лучше удерживать двукратную визуализацию.
— Спасибо, сэр, — сказал Том. — Могу я узнать, как это работает?
Дамблдор одарил его безмятежной улыбкой:
— Это продвинутая тема, которую ты будешь проходить на занятиях магической теории в старших классах. Пока достаточно сказать, что это похоже на разницу между использованием моей палочки для заклинания Люмос и включением моей лампы, — он поднял палец и коснулся красного стеклянного абажура своей настольной лампы, которая начала проливать мягкий золотистый свет на поверхность его стола.
— О, — выдохнул Том, — это тоже относится к заклинаниям. Как интересно. Ну, я не стану тратить больше Вашего времени, профессор. Могу я идти?
— Ступай, — сказал Дамблдор. — Не стесняйся заходить ко мне на чай, Том. Если я что-то и люблю так же сильно, как тёплые шерстяные носки, так это чай и отличную беседу.
— Я не могу давать никаких обещаний, сэр, — возразил Том, — но, думаю, я могу постараться.
Том покинул кабинет Дамблдора с чувством глубокого облегчения. У него было закрадывающееся подозрение, что такое же облегчение испытывают дамы, когда снимают свои туго затянутые пояса после долгого дня. Конечно, не сказать, что он знал, каково это, но он мог сопереживать чувству быть сжатым, стянутым, заключённым в форму, на которую он от природы не был похож ни по какой другой причине, кроме как соответствие ожиданиям, установленным Обществом и раздражающе настойчивым профессором Дамблдором.
Он был измотан. Это был самый долгий разговор, который у него был за последние годы с кем бы то ни было, кроме Гермионы.
Как это удавалось другим? Он не понимал, как слизеринцы проводили часы после ужина до самого комендантского часа, развалившись в Общей гостиной, играя в карты и плюй-камни и защищая свои любимые команды по квиддичу. Как люди ждали приглашений от Слагхорна на его званые ужины, где им надо было слушать, как жирный старый пень мелет вздор об отпуске, проведённом в шале другого жирного старого пня. Говорят, Слагхорн подаёт вино и виски ученикам шестого и седьмого курсов, но для Тома терпеть присутствие профессора ради выпивки было не более чем обменом одного отвратительного порока на другой.
(Это как сидеть на проповеди, лишь бы потом выпить вина для причастия — очень магловская аналогия, которую Том постеснялся бы придумать, если бы она не была такой меткой.)
Он вернулся в спальню Слизерина и плюхнулся на свою кровать, выпуская Арахиса из кармана. Поглядев на балдахин добрых десять минут, Том вытащил палочку из рукава и направил на шторы.
Инкантация, речевой компонент. Силенцио. Это было необязательно, но Том пока не дошёл до уровня невербальных заклинаний. В глубине души он считал, что если эксперт может наложить заклинание без единого слова, то настоящий мастер сможет исполнить Остолбеней, крикнув «Урглбургл!».
Визуализация, психический компонент. Обличение магии в форму, которую он хотел, чтобы она приняла в физическом пространстве. Вершиной этого умения были продвинутые трансфигурация и созидание — искусство создания чего-то из ничего. Или, если быть точным, материи из энергии.
Жестикуляция, физический компонент. Направление магии и якорение её к объекту, используя палочку для фокуса. Неизменность и стабильность заклинания определялись тем, как он совмещал намерение, эффект и субъект. Волшебные портреты на входе в Общую гостиную Слизерина были примером практически идеального исполнения, магия в них работала даже спустя сотни лет.
— Силенцио!
Заклятие Немоты было уровня, по крайней мере, четвёртого года обучения, и его спрашивали на С.О.В. по заклинаниям. Ему потребовалось шесть попыток, пока он не научился объединять разные элементы заклинания, как учил его Дамблдор.
Оказалось, старик хотя бы для чего-то сгодился.
Когда Том вышел к ужину, он уже выстроил свои мысли благодаря спокойной медитации. Ему всё ещё не нравился профессор Проныра — и он не был уверен, что он когда-либо его полюбит. Это была такая же нелепая идея, как дружба с миссис Коул. Но на спектре от «полезного» до «ничего не стоящего» Дамблдор доказал, что может быть чем-то ценен. (Домашний феникс Дамблдора тоже был ценен. Всё, от его слёз до его хвоста, до пепла его перерождения, стоило десятки галлеонов на рынке зельеварения.)
