Зоя. Том первый (СИ) - Приходько Анна
Евдокия сунула туда деньги, которые отдала Алия, схватила иголку, стала судорожно зашивать. Потом распорола опять, пересчитала. Всё до копеечки было на месте, но она пересчитала несколько раз, потом опять зашила.
А Зоя была у соседей.
Алия заунывно рассказывала историю о том, что Галя завладела чужим ключом, проникла в дом и украла все накопления.
Пачку денег и ключи случайно заметила мать Гали за уборкой. Поначалу пересчитала все свои накопления, там всё было на месте, а потом начала допытывать дочь, но та врала, говорила, что впервые видит эти деньги. А когда за допрос взялся отец, Галя призналась.
Отец мгновенно схватит бритву, усадил насильно на пол и начал сбривать косы одну за другой.
Алия молчала. Не перечила из-за страха, что муж осудит её воспитание. Да и сама ещё не оправилась от шока. Не могла поверить, что её дочь – воровка.
Евдокия Степановна в который раз зашивала и распарывала халат, потом дрожащими руками вытащила деньги, надела рабочий фартук и положила сбережения во внутренний карман, застегнула на пуговицу. Начала причитать:
– Как же все охочи до чужого добра! Ох, Галька, турецкая морда, как же она нашла мои сбережения? Неужто пока с Зойкой книги читали, она шарилась тут по вещам? А ключи?
Евдокия Степановна заметила у себя в руке ключи.
– Так вот в чём дело, пока Зойка шлялась, Галька с обыском нагрянула. Вот поделом ей теперь, будет знать, как воровать и против воли родителей идти.
Божечки, лишь бы Гриша не узнал об этом, а то вдруг взбредёт в голову и Зойку обрить. А если и взбредёт, лягу перед ним, пусть меня бреет. Кто же её лысую замуж-то возьмёт? Ни один приличный жених не глянет, да и зачем душу девчонке калечить.
Мне волосы уже не нужны, а ей пригодятся. Это моя вина. Не справилась с воспитанием, давала волю вопреки наказам мужа.
Вот пусть теперь Зоя смотрит на Гальку и думает. Может и придёт что-то дельное в голову. Не всё же время на свиданки бегать, пора бы уже о труде подумать. Вся их дурость от безделья.
Да вот Гриша и слушать не хочет о работе. А если некуда силу девать? Так может в нужное русло направить? Начнёт трудиться и не будет времени на всякую ерунду.
Евдокия разговаривала сама с собой. А потом легла на кровать, укуталась одеялом, и сон очень быстро сморил её. Этому сну не мешало ни выпрыгивающее сердце, ни крики соседей. Сон укутывал Евдокию Степановну мягким покрывалом. Бережно закрыл глаза, успокоил сердце.
А Зоя, рассматривая, как отец Семён бреет Галю, всё ждала, что мачеха вернётся за ней.
Когда Семён закончил сбривать дочкины волосы, он принялся за свои. А потом остановился и зло шикнул жене:
– Ты тоже готовься, мы с тобой оба виноваты. Все будем лысыми ходить. Мозги проветрятся и начнут думать.
– Не-е-е-ет, – вертела головой Алия. – Попробуй только тронуть меня!
Зоя не стала дожидаться семейных разборок, вышла тихонько из комнаты. Никто даже не посмотрел в её сторону, видимо, каждый был занят своими переживаниями настолько, что глазеющие соседи не смущали их.
– Да тебя никто спрашивать не будет! – услышала Зоя крик.
Она в это время уже подходила к своей двери.
Галькин отец орал, угрожал жене. Всполошились, конечно, все соседи. Самые любопытные стояли в дверях и смотрели, как отец сбривал волосы дочке, потом себе.
Когда дело дошло до жены, она выбежала из комнаты, крикнула громко:
– Остановите его, прошу!
И, пробиваясь через любопытных и галдевших соседей, выскочила на улицу. Ей навстречу уже бежали трое стражей порядка. Видимо, кто-то вызвал полицию.
Алия не стала возвращаться домой, а пошла по уже тёмной улице. Спустилась к Дону.
Полицейские с трудом связали разбушевавшегося мужчину. Он, наполовину бритый, вырывался из цепких рук служителей закона, кричал, кусался. Его забрали в участок.
Некоторые женщины помогли Галине подняться с пола. Подмели все волосы, уложили девушку на кровать. Одна из помощниц осталась сидеть рядом с Галей до прихода матери.
Соседи долго не расходились по своим комнатам.
Зоя, зайдя к себе, увидела, что мачеха спит.
На полу валялся халат, который до поступка Галины хранил все сбережения семьи Кирьяновых.
Жестокое бритьё Галины словно спустило Зою с небес на землю. Она готова была целовать мачехе и отцу ноги, лишь бы с ней не поступили так же. А ведь могли! Ещё как могли за всё, что Зоя начудила. И за Катерину, и за Янека, и за собрания, и за откровенные платья, и за то, что сбежала и выдала тайник незнакомой, по сути, девушке.
Всё это должно было быть наказуемым, но волна отцовской ярости и мести пронеслась мимо и затихла где-то. Зоя начала бояться, что мачеха проболтается отцу, и тогда точно несдобровать. А потом вспомнила, что Евдокия Степановна стала редко жаловаться на детей отцу.
Мачеха иногда говорила:
– Мне он вряд ли поверит, когда на него посмотрят две пары самых родных на свете глаз и с искренним изумлением удивятся тому, что на них наводят поклёп. И я стану плохой и злой, а отец хорошим. Гриша всегда с детьми помирится, а на меня всех собак спустит. Нет уж, Гриша, я лучше промолчу.
Зоя, не поднимая с пола халат, на цыпочках, чтобы не шуметь, дошла до своей кровати, прилегла и быстро, как мачеха уснула.
Утром проснулась, услышала какую-то оживлённую болтовню в коридоре. Приоткрыла дверь. Многие соседи толпились около Галькиной квартиры. Услышала, что говорят в толпе:
– Сбежали турецкие рожи от нас, вон, только квартиру пустой оставили, когда успели-то?
– Да она в свою Турцию, небось, умотала от такого сумасшедшего мужа.
– Как же он мог девчонку обрить? Позор теперь на весь город.
– А Зойка тоже хороша, видать, начудили вместе, а досталось одной. Евдокия её за волосы прямиком к Гальке тащила.
Все разговоры были лишь о том, что дети от безделья страдают и нужно их чем-то занять.
Днём узнали, что Алия и Галина ночью собрали необходимые вещи и решили поехать в Турцию.
Отца Галины отпустили уже утром, об этом свидетельствовали записи в журнале.
Через два дня пришла ещё одна новость: «Семёна нашли в порту с пробитой головой».
Мачеха проспала до обеда. Благо у неё был выходной. Она встала, подошла к Зое и произнесла редким ласковым голосом:
– Доброе утро, доченька!
Обняла, а девушка уткнулась мачехе в плечо и прошептала:
– Простите меня, маменька, я теперь никуда без вашего ведома не пойду, клянусь.
Евдокия покивала головой, будто и простила, и согласилась.
А после обеда домой вернулся Григорий. Уставший и без настроения. Рявкнул грубо приветствие жене и дочке. Зоя даже не расспросила о Макаре.
– Налей, – рявкнул Григорий Филиппович жене.
– Нет, Гриша, обойдёмся без этого. Хотя…
Евдокия замолчала на секунду и произнесла, тяжело вздохнув при этом:
– Макар пропал без вести.
– Дуся, помянем… – с грустью в голосе сказал Григорий Филиппович.
Евдокия Степановна так и застыла на месте. Зоя ахнула, вскрикнула и затряслась в рыданиях.
Григорий взглянул на жену и плачущую дочь и вышел из комнаты.
Мачеха ещё долго стояла в оцепенении, потом подошла к Зое, склонилась над ней, прошептала:
– Плачь, дочка, плачь.
А сама присела рядом. Слёз не было. Евдокия ждала, когда наконец-то они хлынут и из её глаз, чтобы смочить боль, которая сейчас сжимала сердце.
Григорий Филиппович вышел из дома и отправился на работу.
По пути ругал себя за то, что не сказал правду и усугубил без того напряжённую ситуацию. Но он осознавал, что боялся за Макара. Не хотел, чтобы кто-то знал о его местонахождении, даже самые близкие могли навредить. Именно сейчас, когда сын в безопасности, нужно позволить всем забыть о нём. А дальше как Бог даст. Всегда можно оправдать себя тем, что отцовское беспокойное сердце подсказало так.
