Маргарет Макфи - Западня для лорда
— Никаких цветов, — произнес Линвуд.
— Вообще никаких, — заговорщически улыбнувшись, подтвердила Венеция. — Обычно я прихожу сюда по ночам, когда не работаю, но в последнее время это случается нечасто из-за… отвлекающих обстоятельств.
— Я тоже в последнее время немного отвлекся.
— Всего лишь немного? — лукаво спросила она.
Он улыбнулся:
— Должен признать, все гораздо серьезнее.
Опершись о спинку скамьи, Венеция посмотрела на него:
— Я никогда сюда никого не приводила. Даже Элис.
Фонарь стоял за ее спиной, так что ее лицо оставалось в тени. В воздухе был разлит холодный бодрящий запах ночи.
— Я польщен, Венеция.
Повисло долгое молчание, казавшееся, однако, вполне естественным.
— Именно из-за оранжереи я и купила этот дом. — Она с нежностью осмотрелась вокруг. — Полагаю, я влюбилась в нее с первого взгляда. — Она улыбнулась, будто про себя, точно забыв, что не одна. Спохватившись, снова посмотрела на Линвуда. — Вы уже догадались, зачем я сюда прихожу?
— Чтобы укрыться от мира? — предположил он.
Ее улыбка стала шире.
— В ваших словах есть зерно истины, но ответ неверный. Попробуйте еще раз.
— Чтобы учить роли?
— Вы совершенно не стараетесь, милорд.
Линвуд шагнул к ней:
— А вы действительно хотите, чтобы я разгадал ваши тайны?
Темнота сгущалась вокруг них, шепча, намекая. Венеция не ответила на его вопрос, но раскрыла еще одну истину о себе:
— Многие пытались, никому это не удалось.
Он улыбнулся, принимая брошенный вызов:
— Вы сказали, что приходите сюда только по ночам и всегда в одиночестве. Здесь нет ни книг, ни записей, ни свечей или фонаря, за исключением того, что вы приносите с собой. Ключевым элементом вашей оранжереи является кушетка, на которой можно с удобством лежать.
— Верно.
— Напрашивается только один вывод. — Он выдержал драматическую паузу. — Вы приходите сюда любоваться звездами.
Ахнув от удивления, Венеция рассмеялась:
— Верно!
— А вы, оказывается, тайный астроном!
— Едва ли. Мне недостает знаний, но я люблю смотреть на звезды, ярко сияющие на небосводе.
Произнеся эти слова, она подняла голову. Линвуд проследил направление ее взгляда, но увидел лишь отражение их лиц и света фонаря в стеклянной крыше. Он потушил фонарь, и оранжерея погрузилась во мрак.
Венеция стояла неподвижно, Линвуд тоже, привыкая к темноте. Когда они снова посмотрели вверх, не увидели стекла, вместо него расстилался черный бархат ночного неба с рассыпанными на нем бриллиантами звезд.
Венеция шумно выдохнула, от восхищения или от того, что до этого задерживала дыхание, Линвуд не знал.
— Разве это неудивительно?! — восторженно воскликнула она.
— Да, — согласился он, имея в виду вовсе не звезды. Было удивительно наблюдать за произошедшей с ней метаморфозой, видеть живую женщину, а не маску, которую она предпочитала являть миру. — Взгляните вон туда, южнее. Это Пегас.
Она склонила голову, и он ощутил прикосновение ее волос и тонкий аромат духов.
— Не вижу.
— Видите квадратную фигуру, образованную четырьмя звездами в основании? — Он показал.
— Теперь да. — В ее голосе слышалась улыбка. — Я смотрела на них долгие годы, но не знала, как они называются.
Они снова замолчали и продолжили наблюдение. Наконец Венеция окинула Линвуда внимательным взглядом, будто оценивая, и стала массировать затекшую шею.
— Есть более удобный способ это делать.
Ему не требовалось смотреть на кушетку, чтобы понять, что она имеет в виду.
— Любоваться звездами, я хочу сказать, — объявила она привычным холодным, непроницаемым тоном, а затем добавила чуть мягче: — Вы же понимаете меня, лорд Линвуд?
— Отлично понимаю, — ответил он, угадывая ее внутреннюю борьбу.
Дождавшись, когда Венеция устроится на кушетке, он осторожно пристроился рядом, не касаясь ее. Некоторое время они лежали в молчании, созерцая небо с мириадами звезд.
— Теперь я различаю Пегаса более отчетливо, — наконец произнесла Венеция.
— Это признак наступления осени.
— Это созвездие названо в честь мифического крылатого коня?
— Да, того самого. Если посмотреть на него вверх ногами, то при наличии хорошего воображения можно увидеть лошадиную голову.
Венеция склонила голову набок, внимательно всматриваясь в небо.
— А яркая звездочка прямо над нашими головами — это Полярная звезда. По ней ориентируются путешественники, — пояснил он.
— Так вот она какая. Я-то представляла ее самой крупной звездой небосвода.
— Это распространенное заблуждение. Есть звезды крупнее и ярче Полярной. Иногда мы ошибочно принимаем за звезды планеты.
— Как интересно. Расскажите мне еще что-нибудь.
— Вон тот небольшой круг из звезд, расположенный под копытами Пегаса, — это Рыбы. Их всего две, и этот кружок изображает голову одной из них.
— А где же Дева, то есть девственница?
— Созвездие Девы в это время года не видно. Придется подождать до весны. Зато видно кое-что другое неподалеку от Пегаса и Рыб. — Он указал на звезды. — Водолей.
Венеция слегка задела его руку, глядя в ту сторону.
— Группа из тех пяти крохотных звездочек представляет собой его кувшин.
— Вижу.
Линвуд взглянул в ее заинтересованное лицо:
— Мне тоже нравится любоваться ночным небом, Венеция.
— Похоже на то. — Перекатившись на бок, она посмотрела на Линвуда. — Маленькой девочкой я любила наблюдать за звездами через чердачное окно. Я тогда часто повторяла, что, когда вырасту, у меня будет дом со стеклянной крышей, чтобы можно было созерцать ночное небо, лежа в кровати.
— Так оно и случилось.
— Да, — негромко подтвердила Венеция.
Ее улыбка подсказала ему, что происходящее имеет для нее гораздо большее значение, чем просто совместное созерцание звезд. Рассказывая и показывая ему, она делилась частичкой самой себя, выходя за рамки игры, которую они затеяли.
Опершись на подушку, Венеция некоторое время смотрела на него молча, затем поинтересовалась:
— Где вы всему этому научились?
— В Итоне и Оксфорде, а еще прочел в книгах отца.
— Так вы ученый.
— Нет.
Помедлив мгновение, она прикоснулась к его лицу и принялась очерчивать пальцами скулы:
— Вы похожи на своего отца.
Линвуд сжал зубы, чтобы подавить горький ответ.
— В тот день, когда мы столкнулись с ним у Гантера, я не могла не заметить, что между вами не все гладко. Я тогда решила, что это из-за меня.
— А какая разница?
