Маргарет Макфи - Западня для лорда
— А какая разница?
Она пожала плечами, отчего темный плащ сместился, обнажив кусочек нежной белоснежной кожи.
— Ваш отец — граф, а вы — его сын. Я же простая актриса.
— Я не стыжусь вас, Венеция. А моего отца и вовсе не должно волновать то, с кем я провожу время.
— Похоже, вы на него сердитесь.
— Иногда оказывается, что отцы — вовсе не те великие люди, какими кажутся нам в детстве. Хотя, возможно, ваш батюшка — иное дело, я же опираюсь на собственный горький опыт.
Венеция смущенно потупилась:
— Мои отношения с отцом нельзя назвать простыми. Он был далек от идеала, каким сам себя полагал.
— Полагал?
— Он умер.
— Мне очень жаль.
Она посмотрела на него со странным выражением во взгляде.
— А ваша матушка? — снова спросил Линвуд.
— Она скончалась, когда мне было десять лет.
— Печально, что вы потеряли ее в столь нежном возрасте.
— Это было давно. К тому же я быстро научилась заботиться о себе.
— Сельский викарий и его супруга, вступившие в неравный брак?
— А вы, похоже, многое обо мне успели выяснить, — поддразнила она.
— Верно, — не стал отпираться Линвуд. — Так это правда?
Она горько рассмеялась:
— Едва ли. Но всегда гораздо приятнее предаваться очаровательным фантазиям, чем жить в суровой действительности, вы не считаете?
— Это зависит от того, что скрывается за пеленой очарования, — ответил Линвуд.
Она потупилась, на щеках появились тени, отбрасываемые длинными ресницами.
— Венеция.
Ее имя звучало в его устах нежно и мягко, точно шелк, навевая мысли о поцелуях.
— Линвуд…
— Не Линвуд, — возразил он, проводя по ее щеке подушечкой большого пальца. — Меня зовут Френсис.
Она всматривалась в его черные глаза, чувствуя, как в животе у нее неистово порхают бабочки.
— По имени человека называют в кругу семьи или близких друзей, а еще так обращаются друг к другу любовники.
— А кем мы друг другу доводимся, Венеция?
Его откровенный вопрос поразил ее, она не спешила отвечать, всматриваясь в его глаза, но без привычного желания соблазнить, стараясь проникнуть в глубь его души.
— Не знаю. — В ее крови бушевала страсть, сердце бешено колотилось, тело жаждало его поцелуев. — Вы оказались не таким, как я ожидала.
— А чего вы ожидали? — чуть слышно произнес он.
Вытянув руки вперед, она осторожно приложила их к его крепкому подбородку.
— Не этого, — прошептала она и, капитулируя, прильнула губами к его губам. — Точно не этого.
И поцеловала его нежно и осторожно, опасаясь, что поцелуй может оказаться не таким, как предыдущий, и еще более страшась, что он окажется именно таким, как она помнила. Их губы слились воедино, касаясь, пробуя на вкус, исследуя. Затем Линвуд поработил ее рот. Венеция поняла, что память ее не подводит. Закрыв глаза, всецело предалась ощущениям, растворяясь в охватившем ее безумии.
Запах и вкус Линвуда напрочь лишили ее желания притворяться, теперь открылась настоящая Венеция, страстно отвечающая ему. Внутри ее будто что-то пробудилось к жизни, что-то настоящее, вернуть к жизни которое мог лишь он один. Он проник в ее кровь, сердце и разум, она с жадностью поглощала его, наслаждаясь ощущениями, ослабив свою защиту и явив истинную суть. Ни один мужчина прежде никогда ее так не целовал. Поцелуй Линвуда заставил забыть, кто она и кто он. Для нее существовал лишь нынешний момент и мужчина, целующий ее настойчиво и благоговейно одновременно, разжигая в ней страсть, пробуждая всепоглощающее желание.
Венеция стала отвечать ему быстрее, яростнее, повинуясь внутреннему неистовству. Линвуд прижал ее к себе, и она тут же прильнула к нему всем телом, сгорая от желания. Его руки умело гладили ее по спине, груди, талии и бедрам. Она едва могла дышать, кружилась голова, а последние оставшиеся крупицы здравого смысла грозили вот-вот покинуть ее. Упершись рукой в грудь Линвуда, она прервала поцелуй.
Его глаза были черны, как у самого дьявола, и столь же опасны. Тяжело дыша, они воззрились друг на друга. Венеция все еще лежала у него на груди.
— Понимаете теперь? — прошептала она, не сводя с него глаз, и крепко вцепилась в него руками, понимая, что, если отпустит, неминуемо упадет прямиком в пропасть.
— Да, — отозвался он, проводя рукой по ее волосам. Его дыхание также было прерывистым.
Венеция не притворялась, не играла в изощренную игру. То, что между ними произошло, было для нее самым реальным в жизни. И очень мощным. Чтобы вернуть себе самообладание, она стала думать о Роберте, о Ротерхеме, о том, как Линвуд всадил ему пулю в голову. Она отпрянула от Линвуда, понимая, что, если он снова ее коснется, она позабудет все на свете. Сила собственного желания поразила до глубины души, и дело тут не только в физическом влечении, но и в духовном единстве. Чем лучше она узнавала этого мужчину, тем сильнее ее к нему тянуло. Ей стоило большого труда снова надеть личину невозмутимой мисс Фокс и не допустить того, чтобы их отношения зашли слишком далеко. Призвав на помощь все свое актерское мастерство, она разыграла спокойствие и самообладание, которых не испытывала.
— Думаю, для одной ночи любования звездами вполне достаточно, лорд Линвуд, — произнесла она холодным голосом, поднимаясь с кушетки.
Тем не менее голос еще не вполне пришел в норму, сердце продолжало бешено колотиться. Она по-прежнему страстно желала Линвуда, а он смотрел на нее, будто знал об этом.
На следующий вечер, стоя посреди бального зала, в котором представители высшего общества и полусвета перемешались, точно в калейдоскопе, Линвуд взирал на собравшихся невидящим взглядом. Он думал о Венеции и о том, что между ними произошло в ее оранжерее. Она приоткрыла ему свою истинную сущность. И хотя она талантливая актриса, Линвуд всегда мог точно определить, когда она играет, а когда говорит искренне. Прошлой ночью определенно не притворялась. Показав ему то, что скрывала от других, она обнажила свою уязвимость и доверие, выглядела искренне шокированной и смущенной их взаимным влечением, будто это не было частью плана, разработанного ею и Клэндоном, в чем бы он ни заключался. В ее взгляде и голосе, когда она произнесла: «Вы оказались не таким, как я ожидала», не было и тени притворства. Линвуд размышлял об этом всю ночь. Венеция тоже оказалась совсем не такой, как он ожидал. Ему было интересно, как она поступила бы, если бы он столкнул ее лицом к лицу с Клэндоном, но понимал, что не имеет права рисковать, давая понять сынку Ротерхема, что ему известно о его махинациях. Только не сейчас, когда ставки столь высоки. Ему придется играть, чтобы усыпить бдительность Клэндона, а еще он очарован Венецией Фокс.
