Александр Дюма - Ожерелье королевы
«Наверное, – думал он, – эти женщины задержались на свидании с кем-то и теперь торопятся назад в Версаль, слегка напуганные и смущенные».
«Но если это благородные дамы, – продолжал рассуждать про себя офицер, – то почему же они ехали в одноколке и к тому же сами правили?
О, вот на это ответ есть.
Троим в одноколке тесно, а брать с собою лакея они не захотели, чтобы он их не смущал.
Однако ни у одной, ни у другой не оказалось с собою денег! Это досадное недоразумение стоит того, чтобы над ним поразмыслить.
Конечно, кошелек был у лакея. Одноколка, которая сейчас, наверное, уже разлетелась на кусочки, была весьма изящна, а лошадь, если я хоть сколько-нибудь в них понимаю, стоит луидоров полтораста.
Только богатые женщины могут позволить себе без сожаления бросить такую одноколку и лошадь. Так что отсутствие у них денег ровно ничего не значит.
Да, но это их стремление говорить на иностранном языке, хотя сами они француженки…
Прекрасно: это означает лишь то, что они недурно образованны. Искательницы приключений обычно не говорят по-немецки, как немки, а по-французски – как парижанки.
К тому же в этих женщинах чувствуется врожденное благородство.
Молоденькая так трогательно обратилась ко мне с просьбой.
А старшая говорила поистине с королевским благородством.
Да и кто сказал, – продолжал молодой человек, пристраивая свою шпагу так, чтобы она не мешала соседкам, – что для военного небезопасно провести пару часов в экипаже с двумя хорошенькими женщинами?
Хорошенькими и скромными, – продолжал он, – поскольку они молчат и ждут, когда я сам начну разговор».
Молодые женщины в свою очередь тоже размышляли об офицере: в тот миг, когда у него в голове мелькнула мысль об их скромности, одна из дам обратилась по-английски к своей спутнице:
– Ей-богу, друг мой, этот извозчик тащится, словно на похоронах, так мы никогда не доберемся до Версаля. Держу пари, наш бедный спутник просто умирает со скуки.
– К тому же, – улыбнувшись, подхватила младшая, – наши разговоры не очень-то занимательны.
– Не кажется ли вам, что он выглядит вполне приличным человеком?
– Я того же мнения, сударыня.
– А вы обратили внимание, что на нем морская форма?
– Я в этом разбираюсь плохо.
– Так вот, на нем форма морского офицера, а все они – из хороших домов. Вдобавок она ему идет, он в ней очень хорош собой, не правда ли?
Младшая из дам уже собралась было согласиться с мнением собеседницы, как вдруг офицер жестом остановил ее.
– Простите меня, сударыни, – проговорил он на великолепном английском языке, – но я обязан вам сказать, что легко говорю и понимаю по-английски. Правда, я не знаю испанского, и если вы его знаете и станете беседовать на нем, то можете быть уверены, я ничего не пойму.
– Сударь, – рассмеявшись, ответила дама, – как вы могли убедиться, мы ничего дурного о вас не говорили. Теперь мы не будем смущаться и станем говорить лишь по-французски.
– Благодарю за любезность, сударыня, но если мое присутствие вас чем-то смущает…
– Вы не должны так думать, сударь, ведь это мы вас сюда пригласили.
– Вернее, даже потребовали, чтобы вы ехали с нами, – добавила младшая.
– Не смущайте меня, сударыня, и извините за минутную нерешительность. Вы ведь знаете Париж, не так ли? В нем полно всяких ловушек, грозящих неудачей и разочарованием.
– Так, значит, вы приняли нас… Ну-ка, скажите откровенно.
– Господин офицер решил, что мы расставляем ему ловушку, вот и все.
– О, сударыни, – сконфузился молодой человек, – клянусь, ничего подобного не приходило мне в голову.
– Что такое? Почему мы встали?
– Что случилось?
– Сейчас посмотрю, сударыни.
– Кажется, мы сейчас перевернемся! Осторожнее сударь!
Экипаж дернуло, и младшая из дам, чтобы удержать равновесие, оперлась о плечо офицера.
Это прикосновение заставило его вздрогнуть.
Первым его движением было схватить девушку за руку; но Андреа уже совладала с минутным испугом и поглубже уселась на сиденье.
Офицер, которого больше ничто не удерживало, вылез и увидел, что извозчик поднимает одну из лошадей, запутавшуюся в постромках и придавленную дышлом.
Они только что проехали Севрский мост.
Наконец с помощью офицера извозчик поставил лошадь на ноги.
Молодой человек вернулся в экипаж.
Извозчик же, радуясь, что встретил подобную доброжелательность, принялся щелкать бичом – как для того, чтобы подстегнуть своих кляч, так и для того, чтобы согреться самому.
Казалось, однако, что проникший в экипаж через открытую дверцу студеный воздух заморозил разговор и сковал нарождавшуюся близость, в которой молодой человек уже безотчетно начинал находить известное очарование.
Но его лишь спросили, что произошло. Он рассказал. На этом разговор закончился, и над путешественниками снова нависло молчание.
Офицер, которого прикосновение теплой трепещущей ручки задело за живое, решил, что неплохо бы теперь получить взамен ножку.
Он вытянул вперед ногу, однако, хоть сделано это было не без ловкости, нога его ощутила лишь пустоту, вернее, наткнулась было на нечто, что тут же и исчезло, как с горечью отметил офицер.
Когда же он случайно задел ногу старшей из женщин, та хладнокровно заметила:
– Кажется, я стесняю вас, сударь. Прошу прощения.
Молодой человек залился краской до корней волос, радуясь, что в сгустившихся сумерках это осталось незамеченным.
Все было сказано, и на этом затеи молодого человека кончились.
Немой, неподвижный и почтительный, словно в храме, он боялся вздохнуть и чувствовал себя как малое дитя.
Однако мало-помалу странное впечатление завладело его мыслями.
Он ощущал рядом с собою присутствие двух очаровательных женщин, хоть к ним и не прикасался, он видел их своим мысленным взором, хоть и не мог разглядеть их въяве. Понемногу привыкая находиться подле них, он чувствовал, что какая-то частичка их существования сливается с его собственным бытием. Ему невероятно хотелось возобновить прервавшийся разговор, но теперь он не осмеливался начать, боясь показаться пошлым, поскольку с самого начала старался выражаться как можно изысканнее. Он опасался выставить себя простаком или наглецом перед женщинами, которым еще час назад оказывал, по его мнению, честь, ссужая их луидором и учтиво обращаясь с ними.
Словом, поскольку любая приязнь в этом мире объясняется взаимодействием флюидов, вовремя вступивших в соприкосновение, могучая притягательная сила, излучаемая ароматами и молодым теплом трех собравшихся случайно людей, завладела офицером, заняла все его мысли, заставляя сердце биться чаще.
