Яна Долевская - Горицвет
Его ответ расслышал какой-то толкавшийся неподалеку сухощавый господин в черной фуражке телеграфиста. Он подошел к ним очень близко и прошептал, склоняясь чуть не к самому уху Дмитрия Юрьевича:
— Простите мое невольное вмешательство, но позвольте полюбопытствовать, сколько у вас людей, господин поручик?
— Взвод, — сказл офицер, отворачиваясь от господина.
— И этим-то силами вы надеетесь…
— У меня пприказ, — повторил поручик, и с почтительностью придерживая под локоть маму, отвел ее подальше в сторону. — Я нне виноват, — сказал он понизив голос, — но что же дделать?
— В самом деле, — обронила мама, нервно притянув к себе Юру. — Здесь едва не забили человека. Понимаете, насмерть? Его, кажется, оттащили, когда вы пришли. Вы не представляете, как вовремя вы подоспели. — Голос ее дрогнул. — Я видела пятна крови на досках. Все озверели и готовы, Бог знает на что. Но почему же у вас так мало солдат? Где остальные?
— Никто не ожидал, что все так будет, Елена Павловна, уверяю вас, никто не мог такого предвидеть. Леса вокруг города занялись слишком внезапно. И мои люди успели подойти сию минуту только потому, что мы вышли со станции еще до того, как Инский тракт отрезало огнем. Мы выступили раньше всех. Остальные наверняка вынуждены идти обходной дорогой вдоль берега. Это займет время, пповерьте.
— Но когда же, когда они все-таки придут?
— Не знаю, они спешат, но…
— Ну а что же параход, Дмитрий Юрьевич, что вы знаете про параход, который вышел за нами?
— Могу ручаться, параход точно вышел третьего дня из Нижеславля, он близко. И вы непременно сможете уехать на нем, и я… я сделаю для этого все, что в моих силах. — Поручик умолк, видимо, не решаясь задать какой-то встречный вопрос. Помявшись он наконец сказал: — Нне знаю, смею ли я говорить об этом, но… обстоятельства, в которых я вас застал, думаю несколько извинят меня… ваша сестра, она, надеюсь…
— Ах, да не смущайтесь вы так, Малиновский. Нашли время. Я ничего толком о ней не знаю. И рада бы рассказать, да право же нечего.
— Вы хотите сказать… значит, Евгения Павловна…
— Жекки с нами нет. Мы так и не встретились с ней, хотя я надеялась до последней минуты.
— Нно ппочему, и ггде же она в ттаком сслучае? — глаза поручика округлились. От волнения он стал запинаться чуть-ли не через слово.
— Она была в деревне. Я ждала ее каждый день, всю неделю, ждала, пока… — мама прикрыла рукой лицо, не сдержав всхлип.
Малиновский не отрывал от нее растерянных пуговичных глаз и возбужденно молчал.
XLII
Юра чувствовал какую-то странную неловкость от своего присутствия, почти соучастия в их разговоре. Он отлично помнил, как всю минувшую неделю мама не находила себе места. Во-первых, от папы, из Новоспасского во вторник пришла только одна коротенькая записка. В ней говорилось, что дела обстоят совершенно благополучно и беспокоиться маме совершенно не о чем. Но мама почему-то не слишком доверяла этим уверениям и в оставшиеся, полные неизвестности, дни не раз посылала Акима в больницу узнать, не приходило ли туда каких-нибудь вестей от доктора Коробейникова.
Во-вторых, мама не знала, куда себя деть от творившейся в городе неразберихи. Для Юры, впрочем, неразбериха обернулась весьма приятной стороной. Со среды в гимназии отменили занятия. И если бы огонь был способен хоть к какой-то разумной избирательности, то вне всякого сомнения, ограничился бы всего одним зданием в городе — желтушным николаевским казематом с медными буквами на фасаде: Инская классическая гимназия. Это не только примирило бы Юру с пожаром, но даже вызвало бы у него безмолвный прилив благодарности к огненной стихии.
Намеченный на среду латинский диктант, два параграфа из древней истории (что-то насчет Навухудоносора и фараонов), плюс длиннющий стих Жуковского, заданный наизусть, были отодвинуты в область почти безвозвратную. А от скольких еще таких навухудоносоров можно было бы избавится благодаря пожару — даже страшно представить.
В четверг, когда над Инском взвились первые столбы пламени, и небо из пепельного превратилось в темно-багровое, Московскую улицу запрудили отъезжающие экипажи и толпы уходящих невесть куда пешеходов. Каждые пять минут окна в доме сотрясались от проносящихся мимо перегруженных повозок. Мимо летели какие-то двуколки, в которых умещалось по пять-шесть человек. Скрипели брички с торчащими из них цветами гераней, детскими рожицами и клетками с попугаями. Громыхали полупустые телеги с клочьями соломы. Проехал один какой-то солидный велосипедист в клетчатой кепке с гимназическим ранцем за плечами. И кое-как одолевая вековую одышку, медленно протащилась совсем допотопная, похожая на призрак позапрошлого века, скрипучая карета с полустертым гербом на лакированной дверце.
Мало того, что с насиженных мест снимались все жители Московоской улицы в нее, как в русло большой реки, начали вливаться разнородные ручейки отъзжающих и попросту бегущих сломя голову обитателей соседних улиц и всех примыкающих к ним маленьких переулков. Юра никогда раньше не видел у себя под окнами такого сумбурного столпотворения, такого количества всевозможных средств передвижения, собранных вместе, такого разнообразия лошадиных мастей и пород, не слышал такого оглушительного топота, скрежета и лязга. К полудню этот громыхающий поток начал стихать, хиреть и к вечеру иссяк окончательно. На Московоской улице воцарилась неправдоподобная, неестественная тишина. Все соседние дома опустели. Не уехали только Коробейниковы. И хотя Алефтина на все лады упрашивала маму последовать примеру соседей, заклиная ее здоровьем детей, взывая к ее материнским чувствам, и тут же грозя карами небесными, мама не поддавалась ни в какую.
Не помогли бы и визиты еще двух каких-то незнакомых Юре господ. Маме, кажется, они тоже не были вполне известны. Фамилию первого, молодцеватого, стриженного под бобрик с сухим и умным лицом, Юра не запомнил. Вернее всего, он не застал ту минуту, когда тот представился. Мама почему-то очень обрадовалась этому господину, долго расспрашивала его, господин вежливо и подробно отвечал. От него Юра снова услышал имя Грега, про которого в его присутствии взрослые редко упоминали в последнее время, что, однако, совсем не мешало Юре знать во всех подробностях недавнюю историю Грега с автопроисшествием, разбитой витриной кондитерской, арестом и ожиданием суда в городской тюрьме.
Юра изо всех сил сочувствовал Грегу, но думал при этом, что такой человек как Грег, все равно не задержится в тюрьме надолго, тем более теперь, когда в городе не осталось полиции и вообще какого-нибудь начальства. А вот судьба его замечательного автомобиля, вероятно, тоже пострадавшего, будоражила воображение Юры куда сильнее. Всякую минуту разговора мамы с молодцеватым господином Юра рассчитывал услышать что-нибудь, касающееся местонахождения и состояния грэф и штифта, но судя по всему, молодцеватого господина очень мало заботила эта тема. По всей видимости, он только исполнял просьбу Грега, сводя разговор к необходимости отъзда семейства Коробейниковых из города и выражая при этом свою совершенную готовность всячески содействовать Елене Павловне и ее родным в этом спасительном предприятии. Узнав же о том, что Елена Павловна не может ехать до тех пор, пока из деревни не вернется ее младшая сестра, молодцеватый господин пришел в крайнее изумление. «А разве она до сих пор не вернулась?» — спросил он так, как будто до сей минуты был твердо убежден в обратном. «Нет, мы ждем ее со дня на день и..» Молодцеватый гость даже переменился в лице, хотя и постарался скрыть удивление. В конце концов, так и не добившись ничего определенного, он откланялся.
