Яна Долевская - Горицвет
— Убили, — прокатился женский всхлип. — Убили, — заголосил кто-то еще, и в толпе что-то испуганно всколыхнулось.
— Да что же это, да что вы делаете, люди.
— Да остановите вы их.
— Полицию бы надо.
— Полицию? Эка вы хватили. Да полиция почитай третий день на другом берегу службу справляет.
— Не до убивцев им.
— О-о… — застонал кто-то, и Юра тоже, будто от боли, закрыл глаза.
Кажется, тогда по толпе снова пробежало какое-то новое волнение, крики и ругань затихли и все увидели как, вдоль чугунной оргады, отделявшей набережную от спуска на пристань, колышется быстрая острая цепь штыков.
— Солдаты!
— Слава тебе, Господи, — раздалось совсем рядом, и Юра увидел на лицах тех же людей какое-то новое, раньше не виданное выражение.
Словно на долю мгновения серая пелена усталости и общей всем обреченности сошла с них. Многие привстали с узлов и, не отрываясь, с напряжением и надеждой стали смотреть в одну и ту же сторону — на каменную лестницу, которая вела вниз от высокой набережной к причалу. Ровной однообразной колонной, стуча сапогами, по ней уже сбегали одинаковые черные фигуры, очерченные тонкими стальными иглами.
— Дождались-таки, — прошептала с облегчением Алефтина, крепче прижав к себе белый сопящий сверток.
XLI
И вот, спустя два часа, миновав Николаевскую улицу и свернув в боковую, Троицкую, припоминая те недавние ощущения всеобщей внезапной перемены в лицах людей, Юра вдруг поймал себя на странном ощущении. Он почувствовал, что уже когда-то видел и испытывал сам что-то подобное. Он старательно переворачивал в голове все недавние и более далекие события, случавшиеся в его жизни, но никак не мог найти в них чего-то похожего. При этом ощущение уже бывшего с ним совершенно сходного, волнующего точно такой же жестокой и вместе с тем радостной надеждой, не исчезало.
Он остановился посреди пустого тротуара, чтобы отдышаться. Справа виднелась вывеска магазина готового платья, а дальше топорщился заходящий до половины тротуара красивый черепичный навес Цукермановской аптеки. По противоположной стороне шли несколько бедно одетых людей, тащивших на себе какие-то грязные мешки. Больше на улице никого не было. Над крышами, по красному небу расстилались серые клочья дыма. Встречный ветер гнал по булыжной мостовой серую пыль и одну, противно дребезжащую, пустую жестянку. Юра в два прыжка догнал ее и с удовольствием пнул. Жестянка взвилась высоко над мостовой, звякнула о булыжник и снова еще звонче задребезжала. Юра побежал дальше.
На бегу ему стало жарко, он расстегнул шинель, и тут неожиданный ледяной порыв ветра опалил его память. Юра вспомнил, или точнее осознал, еще не понимая, помнит он или предвидит. Сквозь ветер он почувствовал свое подрогшее тело и увидел сомкнутые в строй заиндевевшие, покрытые коркой белой изморози, шинели. Выше, над двумя ровными рядами островерхих башлыков, густо покрытых морозной крупой, над леденящим холодом взмывающих еще выше стальных игл, клубился морозный пар, и в черном стальном воздухе падали одинокие искры белого снега. Белый пар с шипением вырывался из-под колес черного паровоза, за которым вытягивались одинаковые, чернеющие сквозь пар, коробки вагонов, и из них на ходу выпрыгивали какие-то люди. Потом появлялись другие, много других, придерживающих носилки, скрюченных, хромающих, перевязанных. И дальше, сквозь клубящийся морозный и горячий, рвущийся снизу пар, Юра увидел черные растерянные группки людей, разбросанные кое-как по занесенному снегом перрону. Среди них угадывались тяжелые шубы, женские платки, укутанные с головы до пят дети. Он старался не смотреть туда, в темноту, но всем существом своим знал, что из нее, вопреки его взгляду, текут сейчас сотни молчаливо взывающих к нему жизней. Потом стеклянный воздух расколол низкий, осипший от холода повелительный голос, который он тоже узнал: «Юнкера, я не могу приказывать вам…» И тогда… да, Юра почувствовал это именно в тот раз, тогда…
Солдатами, прибывшими на инскую пристань, как ни странно, командовал старый мамин знакомый. Заметив его плотную коренастую фигуру, задорно скатившуюся по ступенькам, она воскликнула: «Боже мой». И, что-то напомнив Алефтине, быстро засеменила вперед, усиленно прокладывая себе дорогу в толпе. Взобравшись на туго набитый чем-то баул, Юра мог видеть, как тяжело маме протискиваться между плотно сжатыми телами сидящих и стоящих людей. Он не выдержал и бросился за ней. Алефтина только успела крикнуть ему вслед что-то громовое и бесполезное. Юра быстро догнал глазами орехового цвета короткий жакет и маленькую черную шляпку поверх стянутых на затылке светло-русых волос. Мама протиснулась уже почти к самому низу лестницы перед спуском, когда Юра оказался у нее за спиной.
— Елена Ппавловна, — зазвенел над ними резкий запинающийся голос. — Вот ттак случай. Ввы здесь, ккак это ввозможно?
— Дмитрий Юрьевич, мы… ох, здесь творится что-то ужасное.
— Успокойтесь, прошу вас.
Вблизи офицер оказался совсем молодым, взволнованным и немного неуклюжим. Но по тому, каким тоном он отдал приказ: «Старший унтер-офицер, стройте взвод», Юра понял, что никаких сомнений на счет его полномочий быть не может.
— Слушаюсь, — ответил усатый унтер гренадерского роста, выходя из колонны.
И уже через минуту черная однообразная цепь, очерченная штыками, выстроилась по всей длинне причала вдоль деревянных мостков, за которыми глухо перекатывалась свинцовая тьма реки. В толпе почувствовали неладное. Все увидели, что солдаты одним откровенным маневром разделили собравшихся людей на две неравные части: меньшую, ту, что теснилась на мостках и досчатом причале перед кривыми деревянными загородками, и оставшуюся, более многочисленную, заполнившую собой все пространство от загородок причала до подножья берегового спуска.
— Что вы делаете, Дмитрий Юрьевич? — осторожно спросила мама. Юра уже стоял рядом с ней и чувствовал на своем плече ее тонкую вздрагивающую ладонь.
— У меня пприказ, Елена Павловна, — сказал офицер. — Не допустить беспорядков на пристани. Если вся толпа бросится на мостки, они нне выдержат, рухнут.
Его ответ расслышал какой-то толкавшийся неподалеку сухощавый господин в черной фуражке телеграфиста. Он подошел к ним очень близко и прошептал, склоняясь чуть не к самому уху Дмитрия Юрьевича:
— Простите мое невольное вмешательство, но позвольте полюбопытствовать, сколько у вас людей, господин поручик?
— Взвод, — сказл офицер, отворачиваясь от господина.
— И этим-то силами вы надеетесь…
