Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
— Дело не в этом, — очень спокойно ответствовал адвокат. — Юная дама ранена, и я бы хотел, чтобы вы облегчили боль. А потом приготовьте для нее ванну.
Анжелика, которую, несмотря на ее нынешнюю бледность, речи цирюльника вогнали в краску, страшно смутилась при мысли, что ей придется раздеться перед двумя мужчинами. Графине всегда прислуживали женщины, а так как она никогда не болела, то к услугам врачей ей прибегать не приходилось, а уж тем более — к услугам какого-то ничтожного цирюльника-хирурга[17].
Но не успела она возразить, как Дегре естественным жестом, исполненным ловкости мужчины, знающего все хитрости женской одежды, расстегнул корсаж и распустил шнурок на рубашке, позволив ей соскользнуть с плеч до талии.
Мэтр Жорж наклонился и осторожно снял пропитанную мазью и корпией повязку, которую Маридье наложила на длинный порез, оставленный шпагой шевалье де Лоррена.
— Хм, хм, — пробормотал цирюльник, — вижу, в чем тут дело. Галантный кавалер посчитал, что с него требуют слишком большую сумму и расплатился, как говорится, железной монетой. Ты разве не знаешь, малютка, что пока они не возьмутся за кошелек, чтобы расплатиться, их шпаги лучше держать под кроватью?
— А что вы скажете о ране? — столь же флегматично спросил Дегре, в то время как Анжелика сгорала от стыда.
— Хм, хм. Не хорошо, не плохо. Вижу, что какой-то невежа аптекарь врачевал ее и намазал рану весьма подозрительным снадобьем. Мы его сейчас уберем и заменим восстанавливающей и смягчающей мазью.
И он направился за коробочкой, стоявшей на полке.
Анжелика страдала от сознания того, что она сидит полуобнаженная в цирюльне, где смешивались запахи мыла и не внушающих доверия лекарств.
Какой-то клиент, пришедший, чтобы побриться, бросил на нее взгляд и воскликнул:
— О! Красивая грудь! Хотел бы я ее ласкать, когда луна покажется на небе!
Дегре сделал едва приметный знак, и тут же Сорбонна, лежавшая у его ног, вскочила и, бросившись к вошедшему, грозно оскалила зубы.
— Черт возьми! Вот я влип! — воскликнул клиент. — Да это же человек с собакой! Значит, два божественных яблока любви принадлежат тебе, Дегре, чертов ты бродяга?
— Не оскорбляйте даму, мессир, — бесстрастно произнес Дегре.
— Раз так, то я ничего не говорил и ничего не видел. Господи! Мессир, умоляю, простите меня и прикажите псу оставить в покое мои и без того потрепанные башмаки.
Дегре негромким свистом подозвал к себе собаку.
— О Господи! Я хочу уйти отсюда. — Анжелика неловко попыталась одеться, губы ее дрожали.
Молодой человек твердо заставил ее сесть. Он грубовато, но тихо сказал:
— Не стройте из себя недотрогу, глупышка. Помните солдатскую поговорку: «На войне как на войне». Вы сейчас участвуете в сражении, и на карту поставлена жизнь вашего мужа и ваша собственная. Вы должны сделать все возможное, чтобы победить, так что перестаньте манерничать. Посмотрите на меня, — повелительно произнес он.
Она сделала над собой усилие и подняла глаза. Обычный мужчина, не урод, но и не красавец: такое лицо можно встретить на каждом шагу. Губы его сложились в насмешливую улыбку. Неровные, но здоровые зубы, густые брови, твердо очерченный подбородок. Мужчина, ничем не отличающийся от других, но при этом обладающий таинственным даром жить несколькими жизнями одновременно.
— Я, можно сказать, нищенствующий адвокат, — продолжал он, — а все эти люди вокруг нас — бедные простолюдины. Они грубы, но вместе с этим менее порочны, чем дворяне, которые не меньше их пялились бы на вашу грудь, при этом умудряясь не вызывать у вас негодования. Вы сами сказали мне, что мадам де Пейрак больше нет… Теперь вам придется научиться быть другой женщиной, иначе…
И он сделал жест, будто выметал что-то.
Подошел мэтр Жорж с маленьким блестящим ножиком в руке.
— Думаю, нужно вычистить рану. Я заметил под кожей гной, его придется убрать. Не бойся, малышка, — добавил он, разговаривая с ней, как с ребенком, — ни у кого нет такой легкой руки, как у мэтра Жоржа.
Несмотря на свои опасения, Анжелика признала, что цирюльник говорил правду: оперировал он очень хорошо. Закончив операцию, он полил рану жидкостью, заставившей Анжелику подпрыгнуть на месте — это был спирт. После этого мэтр Жорж сказал, что перевяжет рану позже, и велел ей подняться в парильню.
В Средние века, во время походов на Восток, крестоносцы познали наслаждение турецких бань и, вернувшись, распространили подобные парильни по всему Парижу. В этих заведениях не только мылись и парились, но и, как тогда говорили, «убирали волосы» — удаляли растительность со всего тела. Однако вскоре эти бани стали пользоваться дурной славой: ко всему разнообразию предлагаемых там услуг добавилась и та, которую обычно предлагали посетителям домов увеселения с улицы Приют Любви. Против парилен объединились обеспокоенные священники, суровые гугеноты и видящие в них рассадник кожных заболеваний врачи. Так что теперь за вычетом нескольких не слишком привлекательных бань, к которым относилась и парильня мэтра Жоржа, в Париже негде было помыться. Впрочем, граждане отнеслись к подобной судьбе с легким сердцем.
Мэтр Жорж поговаривал иногда о том, чтобы закрыть баню, из-за которой на его голову сыпалось много неприятностей. Он говорил, что от парильни больше проблем, чем доходов. Проходя мимо приоткрытой двери, Анжелика краем глаза заметила пару, вытянувшуюся на кушетке. И ей показалось, что подозрения поборников морали не так уж безосновательны.
Сами бани представляли собой две огромные, выложенные плиткой залы с маленькими кабинками, разделенными деревянными перегородками. В глубине каждой комнаты слуга-мальчишка разогревал в печи булыжники.
Одна из служанок, работавших в зале для женщин, сняла с Анжелики всю одежду. Затем ее закрыли в кабинке, где были скамья и таз с водой, в который только что бросили раскаленные камни. От бурлящей воды поднимались клубы пара.
Задыхающейся на скамье Анжелике казалось, что она умирает. Когда ее выпустили из кабинки, пот лился с нее ручьями.
Затем служанка предложила ей окунуться в медный чан с холодной водой, обернула полотенцем и отвела в соседний зал, в котором уже сидело несколько столь же незамысловато одетых женщин. Служанки, большинством которых были отталкивающей внешности старухи, брили посетительниц и расчесывали их длинные волосы, одновременно болтая друг с другом без передышки. По голосам посетительниц и содержанию их разговоров Анжелика поняла, что большинство из них — простолюдинки: служанки или торговки, забежавшие в парильню между мессой и работой, чтобы поделиться последними сплетнями.
