Сюзан Ховач - Богатые — такие разные
Сильвия отвечала на вопросы моего последнего письма и добавляла, что надеется на мое скорое возвращение домой.
«Мне вас очень не хватает. С любовью…»
Я смял письмо в руке, снова его разгладил, рассеянно провел рукой по волосам и в конце концов потянулся за новой бутылочкой чернил. Потом разорвал написанное и написал на чистом листе: «Дорогая Сильвия, я очень огорчен Вашим разочарованием и тем, что Вам пришлось побывать в больнице. Зная о том, как Вы всегда хотели ребенка, я глубоко опечален, что еще одна попытка окончилась неудачей. Я очень прошу Вас, не только ради Вас самой, но и ради меня, послушаться совета врача, данного задолго до нашей женитьбы, и не пытаться больше иметь детей. Уверяю Вас, я предпочел бы умереть, зная, что причинил Вам столько страданий или, может быть, даже не уберег Вас от безвременной смерти, но я оставляю эту болезненную тему, поскольку мои взгляды на этот счет Вам хорошо известны.
Мои дела на Милк-стрит идут удовлетворительно, и я получил телеграмму из Нью-Йорка о том, что Хэл Бичер согласился сменить меня в Лондоне. Это было мое предложение, и я рад, что оно наконец принято. У Хэла не слишком большой опыт работы в Европе, но он настоящий джентльмен, и я не сомневаюсь, что англичане примут его хорошо. Разумеется, он будет не хуже нашего предыдущего представителя в Лондоне.
Из-за неопытности Хэла мне придется пробыть здесь лишний месяц после его приезда, надо ввести его в курс всех дел, и я очень боюсь, что не смогу вернуться в Нью-Йорк ко дню нашей годовщины, однако, судя по тому, как идут дела, я наверняка буду дома в конце июля.
Послевоенный Лондон по-прежнему меня угнетает, а отвращение мое к послевоенной женской моде дошло до предела. Смотрите у меня, если Вы когда-нибудь коротко подстрижетесь, я тут же с Вами разведусь! К счастью, мне удалось на этот уик-энд уехать из Лондона, и я провел три приятных дня в Норфолке, но не в той его части, где живут Везертоны, а севернее, на побережье близ Ярмута. Там очень красиво и тихо.
Если муж Милдред не сможет освободиться, чтобы осенью поехать на Восток, она может отправиться туда и без него. Он скучный человек, и я не могу понять, почему Милдред вышла за него замуж. Я, как и раньше, считаю, что тот крепкий мелкий фермер, за которого она вышла замуж в первый раз, был для нее более подходящим. Хорошо, что здоровье Корнелиуса улучшается. Я должен что-то сделать для этого мальчика, но что можно сделать для тихого четырнадцатилетнего подростка, которого, судя по его виду, легко сдует самый слабый порыв ветра! Мой отец, несомненно, сунул бы ему в руки ракетку и прогнал его на теннисный корт, что, я, может быть, и сделаю. Как повторяется история!
«Берегите себя, дорогая, и до встречи. Как всегда, с любовью, Пол».
Я внимательно перечитал письмо. Первый абзац звучал холодно, но я понимал, что не могу ничего в нем изменить. И стал читать дальше. Все письмо, как мне показалось, попахивало некоторым безразличием, как будто я решил отразить в нем точно обратное своим чувствам. Я едва не разорвал и это письмо, но потом, убедив себя, что оно просто кажется мне хуже, чем есть на самом деле, я сложил его, сунул в конверт и запечатал. Меня все еще беспокоила неадекватность своего ответа, но переписывать письмо в третий раз я был неспособен.
Я улегся в постель и видел во сне, что мы играли в теннис с Мэйсоном Да Костой в Ньюпорте.
«Пятнадцать — сорок», — звучал его голос, и неожиданно за его спиной я увидел вдали какие-то таинственные вспышки, и какой-то кошмарный лифт, еще более ужасный от того, что это была галлюцинация, уносил меня все выше, выше и выше…
«Уходите, Элизабет! Уходите, уходите, Уходите!» — теперь я был уже в своем офисе, тридцатью годами позднее. Элизабет исчезла, и на стуле клиента сидел, как улыбающийся скелет, все тот же Джейсон Да Коста.
«Все вы, что проходите в этом мире, помните о Смерти, ибо должны умереть…»
Я был один в Нориджском соборе, и Дьявол дышал мне в затылок. Я бегал взад и вперед по нефу, но нигде не было дверей. Я был замурован заживо.
«Дайана! — закричал я. — ДАЙНА!»
И проснулся. Уже светало. Я долго лежал, всматриваясь в залитую бледным светом комнату, и вдруг стал считать дни, оставшиеся до того, как я смогу вернуться в Мэллингхэм.
Поездка в Париж прошла прекрасно. На нанятом автомобиле мы в пятницу отправились на вокзал Виктории, сели в поезд, а по прибытии в Париж немедленно отправились к портному. Этот мало приятный визит отнял у нас несколько часов, и, когда наконец скучные хлопоты с приобретением одежды окончились, мы поехали в Лувр. Поскольку Дайана никогда раньше во Франции не бывала, необходимо было посетить и Версаль, и Шартр. Я позаимствовал автомобиль с шофером у приятеля, представлявшего во Франции американский банк, и в воскресенье мы выехали из города. Я всегда буду вспоминать наш пикник по пути в Шартр. Мы хорошо отдохнули в римском стиле на поросшей густой травой поляне, плотно позавтракали, и Дайана напоила оставшемся в бутылке шампанским оказавшуюся поблизости корову.
Когда мы в понедельник вернулись в Лондон, Дайана осталась на ночь у меня на Керзон-стрит, а на следующий день я отвез ее в гостиницу «Линкольн». Я намеревался проинструктировать своих поверенных, чтобы они оформили документы, необходимые для открытия ее фирмы, запатентовали ее рецепты косметики, и приступили к переговорам с фирмой «Херст, Ригби энд Эштон» о покупке Мэллингхэма. О'Рейли получил у Нориджского риэлтера справку об оценке, и таким образом можно было быстро покончить с покупкой этого дома.
В тот вечер, за обедом, к моему удивлению, у нас с Дайаной произошла небольшая размолвка.
— Я хочу сказать вам, как намерен поступить с Мэллингхэмом, — сказал я ей, отослав буфетчика с портвейном и остальных слуг. — Я дам вам ссуду, равную стоимости дома, с моего личного счета; сам я не буду иметь никакого дела с банком, и таким образом дом будет записан на вас, а не на меня. Вы расплатитесь со мной в течение десяти лет, из трех процентов годовых. Это будет для вас не трудно, так как вы начнете получать деньги от своего дела. Ну, а теперь поговорим о самом деле…
— Но я хочу, чтобы Мэллингхэм был вашим, — заявила Дайана. — Я хочу, чтобы он был вашим, пока я не смогу выкупить его у вас.
На какой-то момент я поддался корыстолюбивому чувству, представив себя хозяином Мэллингхэма, но потом, догадываясь о ее планах, отбросил его.
— Это представляется мне совершенно неделовым подходом, — твердо ответил я. — Не говоря уже о всяких других соображениях, я теряю свои три процента, и кроме того, что, если я захочу продать дом кому-нибудь другому?
