Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Именно там, больше, чем когда-либо прежде, Гермиону искушало сказать: «О, к чёрту всё!» — и последовать примеру Тома: сбежать в мир волшебников, как он планировал с одиннадцати лет, и никогда не оборачиваться. В первую очередь стать ведьмой, а всё остальное убрать на периферию. Том неоднократно повторял, что Гермиона не магл и никогда им не станет: срок её жизни в два раза больше, чем у магла, и поэтому мало шансов, что к тридцати годам она окажется, как они это называли, «на полке». Ведьмы вынашивали здоровых детей и в пятьдесят, и в шестьдесят лет — существовали зелья и целительницы, которые делали это доступным, — поэтому условности высшего общества (или вообще магловского общества) не должны были относиться к ней.

Именно здесь Гермиона задумалась о том, не зря ли Нотт насмехается над магловскими чувствами. Он делал это реже, чем раньше, но его странным образом завораживала мысль о том, что миллионы маглов умирают от голода за границей, и он был ещё более заворожён, когда узнал, что это произошло по вине британского магловского правительства.

(«Куда они сложат все тела? — спросил Нотт. — Они не могут испарить их. Они их съели? Конечно, это звучит варварски, но никогда нельзя сказать, что маглы сделают следующим — а это бы решило их проблему».

Чтобы предотвратить доступ японцев к линиям снабжения в британской Индии, военное правительство заблокировало транспортное сообщение, в результате миллионы уроженцев Бенгалии начали голодать{?}[Имеется в виду голод в Бенгалии в 1943 г. Тогда от недоедания и болезней умерло по разным оценкам от 0,8 до 3,8 млн человек из 60,3 млн населения. Несмотря на то, что в значительной мере он был вызван действиями Британского правительства, другими причинами так же был сильный неурожай 1942 г. и демографические причины (урбанизация, рост цен, рыночные спекуляции на фоне паники населения от слухов). Споры об истинной причине продолжались не одно десятилетие.]. Этот кризис обсуждался лондонской прессой, но, опять же, это не было чем-то, что заботило хоть одного другого студента Хогвартса. Она сказала об этом Тому, но он ответил, что самой интересной новостью о войне будет известие о том, что немцы взорвали сиротский приют Вула).

В конце концов, она изо всех сил старалась быть вежливой. Гермиона была гостьей, а миссис Риддл — хозяйкой. Ей повезло, что у неё была возможность выбирать роли, которые другим женщинам навязывали. Даже другие ведьмы, например Лукреция Блэк, не были от этого освобождены. Разве Кларенс Фицпатрик не говорил, что в следующем году Лукреция выйдет замуж за человека, который старше её на десять лет? К тому же миссис Риддл даже не была её матерью, так что Гермиона не обязана была прислушиваться к её предложениям. Не то чтобы кровное родство поколебало и Тома: он с ликованием отвергал миссис Риддл на каждом шагу, а ведь она была его законным опекуном.

Она хотела поговорить с Томом о его актёрском мастерстве, но ужин был таким утомительным, что она пошла в кровать сразу после умывания и переодевания в ночную сорочку. Она поправит Тома утром, когда будет достаточно отдохнувшей, чтобы противостоять любым аргументам Тома, почему он посчитал необходимым отыгрывать привязанность в такой преувеличенной манере. Это было далеко не тонко, особенно для самопровозглашённого «мастера тонкости» — каким образом он мог ожидать, что кто-то посчитает его искренним, а их… «роман» подлинным?

Под звуки дождя, стучащего об окна, Гермиона наложила быстрое Согревающее заклинание на свою кровать, отложила палочку на прикроватную тумбочку и забралась под одеяла. Тридцать минут спустя она провалилась в лёгкую дрёму, когда её дверной замок издал «клик», затем свет от ламп в холле прорезал ковёр, и тёмная фигура, шаркая ногами, прокралась в её комнату.

— Что… — простонала она, переворачиваясь и приподнимаясь на локтях.

Тяжёлый вес упал на её тело, тёплая рука зажала ей рот, а затем голос прошептал ей на ухо.

— Ш-ш, Гермиона, это я.

— Том! Почему т…

— Цыц!

Вес упал с неё, и просвет из коридора пропал, когда дверь беззвучно закрылась.

— Значит, — сказал голос. — Я наложил несколько заклинаний, чтобы мы могли говорить. На ковре в коридоре ещё Спотыкающийся сглаз, чтобы если какая-то служанка будет разнюхивать по этому крылу дома, я узнáю об этом.

— Том, — сказала Гермиона с ноткой упрёка, — ты мог бы наложить чары вторжения, чтобы подать сигнал тревоги, если кто-то войдёт в коридор.

— Ну да, мог бы, — согласился Том, переворачиваясь на другую сторону кровати со скрипом стальных пружин. — Но сигнальные чары только производят звук, когда приходят в действие. Они не особенно помогут задержать нарушителя. Хм-м. Я не думал, что Йоркшир будет настолько холоднее Лондона, — не могла бы ты подвинуться, пожалуйста, Гермиона?

Гермиона послушалась, придвигаясь поближе к окну.

Одеяла зашуршали, и Гермиона почувствовала, как Том проскользнул подле неё. Было слишком темно, чтобы увидеть, что делает Том, пока он не пробормотал: «Люмос», — и кончик его палочки загорелся слабым жёлтым светом, подсвечивая место между их подушками и бледное лицо Тома.

— Тебе, наверное, интересно, — начал Том, — почему я так срочно захотел поговорить с тобой.

— Вообще-то, — сказала Гермиона, — мне интересно, почему ты вообще здесь. Здесь. В моей кровати.

— Это мой дом, — сказал Том. — Поэтому вполне логично, что это моя комната и моя кровать. Но я достаточно щедр, чтобы разделить её с тобой, так что вот. Не за что, Гермиона. Нет, я хотел рассказать тебе, что мой план сработал и бабушка купилась. Я подслушал, что она говорила горничным присматривать за нами — она не хочет, чтобы кто-то из нас запятнал свою репутацию до официального подтверждения намерений. С этого момента будь готова, что нас будут прерывать всякий раз, когда мы будем заниматься в библиотеке. Она не может прямо приказать нам оставаться под сопровождением, чтобы не выглядеть слишком нахальной, но она хорошенько попытается.

— Она ведь не желает этим зла, — медленно сказала Гермиона. — В смысле, если назначить сопровождающего может остановить подобные вещи, я бы поняла, почему её это волнует.

— Нет ничего, что должно её волновать, — сказал Том. — Что она думает, я собираюсь делать, хах, покуситься на твоё целомудрие?

— Моё целомудрие её не касается, — сказала Гермиона. — Если вдруг его придётся защищать, я уверена, что смогу сделать это сама.

— Думаешь, его стоит защищать? — спросил Том.

— Думаю, этот вопрос мне стоит задать тебе, — ответила Гермиона, выдёргивая немного одеяла из-под Тома, которое он дюйм за дюймом украл на сторону кровати, которую в текущий момент оккупировал.

— М-м-м, — сказал Том. — Тебе не нужно защищаться, нет. Если бы я когда-либо попытался покуситься на твоё целомудрие, я достаточно уверен, что ты бы поняла это.

— А это что должно значить?

— Это значит, что было бы оскорбительно для твоего интеллекта, не говоря уже о моём, притворяться, что «целомудрие» что-то значит, — очень спокойно сказал Том. — Очевидно, что церковники придумали его, чтобы обманом заставить людей платить десятину.

— А, да, конечно, — фыркнула Гермиона. — Что не так очевидно для меня, это то, что ты здесь делаешь. Ты не мог подождать до утра, чтобы сказать мне это?

Он мягко рассмеялся, перевернулся поближе к ней и приглушил свет на палочке:

— Как бы мне ни нравились интересные дебаты, есть что-то более важное для обсуждения, когда нам предоставляется возможность уединиться. Комната, конечно. У тебя есть какие-либо теории о том, что может быть внизу?

— Слизерин жил до существования Министерства магии или Отдела регулирования магических популяций. Тысячу лет назад не было международных законов о регулировании, какие животные могут быть экспортированы, проданы между национальными границами, защищены от охотников или выращены в неволе, — сказала Гермиона. — Легенды подразумевают, что существо в состоянии убить волшебников, поэтому некоторые не могут им быть. Это не карликовый пушистик, не болтрушайка и не золотой сниджет. Возможно, рунеспур… Нет, они живут десятилетия, а не столетия… Тогда гидра? Это определённо соответствует образу Слизерина.