Джоржетт Хейер - Черная моль
Он обнял жену за круглые плечи и нежно привлек к себе.
— Вот приедем в Уинчем и обещаю, что буду страшно суров с тобой, милая, — сказал он и засмеялся, пытаясь таким образом скрыть глубокое волнение, охватившее его. — И сделаю из тебя образцовую жену и хозяйку.
— И я научусь сбивать масло, — подхватила она, — и буду носить домашнее платье из канифаса с муслиновым фартуком и наколкой! О, да-да, именно, платье из канифаса! — вскочив, она весело закружилась по комнате. — Я буду в нем само очарование, верно, Ричард?
— Совершенно прелестной, Лавиния!
— Непременно! Ах, так едем же домой, прямо сейчас! Только сперва мне надо забрать несколько новых платьев у Маргериты.
— Чтобы сбивать в них масло, дорогая? — не удержался он.
Она не обратила внимания на эту его ремарку.
— Да, домашнее платье… А что, если сшить его из шелкового газа, или простегать нижнюю юбку? Или то и другое вместе?.. — она задумалась. — Знаешь, Дики, я стану законодательницей сельской моды!
В ответ Дики только вздохнул.
Глава 7
Не далее, чем в десяти минутах ходьбы от дома леди Лавинии на Квин-сквер проживала некая мадам Томпсон, вдова. Она обитала в Бате вот уже лет пятнадцать. У нее и поселились мисс Элизабет Болей со своей племянницей Дианой. Мадам Томпсон училась с мисс Элизабет в церковной школе, когда обе они были еще девочками, и с тех самых пор дамы поддерживали дружбу, время от времени навещая друг друга, но чаще удовлетворяясь обменом длиннющими посланиями в эпистолярном жанре, являвшими собой смесь разных малозначительных новостей, густо сдобренных сплетнями, со слабыми потугами на юмор со стороны мисс Элизабет и заунывной воркотней и жалобами вдовы.
Мадам Томпсон страшно обрадовалась, получив от мисс Болей письмо, где та просила принять ее с племянницей в Бате недели на три. Добрая женщина была просто в восторге, что на ее многочисленные приглашения наконец откликнулись, и незамедлительно сочинила ответ, выражавший ее радость по этому поводу. Она выделила для мисс Болей лучшую спальню в доме и приготовилась окружить заботой подругу, которая, насколько она понимала, ехала в Бат с целью сменить обстановку и подышать лечебным морским воздухом после перенесенной ею долгой изнурительной болезни.
И вот обе дамы прибыли в назначенный срок: старшая — маленькая и хрупкая, с по-птичьи быстрыми движениями; младшая — довольно высокая и грациозная, точно ива, с огромными ясными глазами, что бесстрашно взирали на мир, и трагическим ртом, обычно скрывавшим веселое расположение духа и намекавшим на склонность смотреть на жизнь с ее мрачной стороны.
Мадам Томпсон, видевшая Диану впервые, не преминула отметить это печальное выражение рта в беседе с мисс Элизабет, или Бетти, как она чаще ее называла, когда в день приезда они расположились у камина, а Диана отправилась к себе в комнату.
Мисс Бетти лишь угрюмо покачала головой и высказала предположение, что ее дражайшая Ди рано или поздно влюбится в какого-нибудь мужчину, а по ее мнению, ни один мужчина в мире любви не заслуживает.
— И если уж влюбится, то непременно на веки вечные, — добавила она, энергично звякая вязальными спицами. — Уж я-то знаю эти страстные натуры!
— Она смотрит так меланхолично… — заметила вдова.
— Вот тут ты ошибаешься, — ответила мисс Бетти. — У этого дитя самый солнечный нрав и самое доброе сердечко в мире, Господь благослови ее, мою душеньку! Однако не отрицаю, она бывает и несчастна. Мало того, я видела, как она буквально выплакивала свои хорошенькие глазки из-за какого-то дохлого щенка!.. А так она вполне весела и довольна.
— Боюсь, что у меня ей будет скучно! — с сожалением в голосе заметила мадам Томпсон. — Ах, если бы мой милый сынок Джордж был дома, он бы развлек ее…
— Не расстраивайся, дорогая! Уверяю, после того образа жизни, что этой зимой вела Диана в городе, в семье ее друзей, она вовсе не будет возражать против тишины и покоя.
Что бы там ни думала Диана о тишине и покое, она, во всяком случае, не жаловалась и вскоре вполне освоилась в доме гостеприимной хозяйки.
Утром все они выходили на прогулку. Шли пешком до Эссембли-рум, где мисс Бетти пила воды, неспешно расхаживая взад и вперед по залу с подругой с одной стороны и племянницей с другой. Знакомых в Бате у мадам Томпсон было немного, а те немногие были люди ее возраста и взглядов и редко посещали людные кварталы, где собиралась модная светская публика. А потому Диане приходилось довольствоваться обществом двух пожилых дам, которые упоенно сплетничали и были при этом совершенно счастливы. Однако их беседы ничуть не казались девушке интересными.
С плохо скрываемой тоской наблюдала она за mande[11], видела принца Нэша, с напыщенным видом расхаживающего среди дам и раскланивающегося с необыкновенной галантностью, всегда безупречно одетого и державшегося, несмотря на весьма преклонный возраст, с видом истинного монарха Бата. Она видела красиво нагримированных дам в гигантских кринолинах, с волосами так экстравагантно завитыми и напудренными, что их прически выглядели почти гротеском, жеманно семенившими со своими многочисленными кавалерами; пожилых красоток с подбитыми ватой плечами, чтобы скрыть худобу и сутулость, и гримом на лицах, чтобы замаскировать морщины; видела молодых повес, толстых вдов с притворно застенчивыми дочерьми; старух, приехавших в Бат поправить здоровье; титулованных франтов и простодушных провинциалов, прибывших из деревни, — вся эта пестрая публика дефилировала перед ее глазами.
Раза два какие-то молодые люди пытались с ней заигрывать, но их одарили в ответ таким возмущенным взглядом ясных карих глаз, что они уже не осмеливались более докучать ей, однако, по большей части, никто не обращал особого внимания на эту никому не известную и просто одетую девушку.
И тут на сцене возник его светлость герцог Андоверский.
Он привлек внимание Дианы с первой же секунды, как только вошел в Памп-рум, — черная моль среди разноцветных бабочек. Внимательно оглядел публику и тут же заметил Диану. Каким-то образом — каким именно, Диана потом так и не могла вспомнить — добился, чтобы его представили тетушке, и тут же завоевал расположение этой дамы безупречными манерами и лощеной внешностью. Мадам Томпсон, никогда не посещавшая Эссембли-рум без подруги, не могла узнать Дьявола Бельмануара в этом столь обаятельном и скромном мистере Эверарде, каковым он представился.
Однако Диана, как он говорил сестре, осталась холодна. Было нечто в его светлости, что отталкивало девушку, хотя с другой стороны, некая загадочность, присущая его облику, разжигала любопытство. Он был прав, когда говорил, что она боится его. В его присутствии Диана почему-то всегда нервничала, а это еще больше разжигало любопытство. Она была заинтригована и начала с нетерпением поджидать его появления в Памп-рум со смешанным чувством тревоги и возбуждения. Ей льстили его внимание и изысканные манеры. Она часто наблюдала, как он скользит по паркету, раскланиваясь налево и направо с неким характерным для него оттенком высокомерия, и в этот миг наслаждалась уверенностью в том, что он идет именно к ней и что все эти раскрашенные красотки, так откровенно и бесстыдно заигрывающие с ним, не способны изменить его маршрута. В этот миг она с восторгом осознавала свою власть над ним и с улыбкой протягивала мистеру Эверарду руку для поцелуя, а затем любезно приглашала присесть рядом с тетушкой. Он показывал ей всех местных знаменитостей, о каждом тут же рассказывалась какая-нибудь забавная, не выходящая за рамки приличий история. И вскоре оказалось, что мистер Эверард — компаньон весьма занятный и вполне безобидный, и Диана, утратив присущую ей сдержанность, позволила себе немного раскрыться и весело и искренне смеялась его шуткам.
