Джоржетт Хейер - Черная моль
— О, Трейси, Трейси, вот видишь, мы уже с тобой ссоримся! — в отчаянии воскликнула она. — Ах, ну почему, почему?..
— Ты заблуждаешься, дорогая. Это не что иное, как обмен комплиментами. Я вовсе не желаю мешать тебе упиваться своим несчастным состоянием.
Губы ее дрожали.
— Хорошо. Продолжай, Трейси, продолжай!
— Прекрасно. Итак, глаза я вроде бы описал?
— Весьма многословно и скучно.
— Тогда попробую быть кратким. Губки у нее так и просят поцелуя, более соблазнительных губок я в жизни не видел…
— Несмотря на свой столь обширный опыт, — не удержалась и съязвила она.
Он иронически кивнул.
— Вообще она очень живая и веселая, словно молодой жеребенок. Всего-то и надо, что подстегнуть…
— Есть ли нужда подстегивать? Мне всегда казалось, что…
— Ты, как всегда, права, моя дорогая Лавиния, нужды подстегивать нет. Девушек укрощают. Позволь поблагодарить за то, что ты поправила мою столь неловкую метафору.
— Ах, оставь!
— Буду краток. Лед нужно сломать. Процесс укрощения может оказаться весьма занятным.
— Вот как? — она взглянула на него с любопытством.
— Разумеется. Убежден, что это вполне возможно. Я своего добьюсь.
— А что, если она тебя отвергнет?
Тяжелые веки поднялись над зелеными глазами.
— У нее не будет выбора.
Леди Лавиния вздрогнула и села на кушетке.
— Ах, Трейси! И не стыдно тебе, а?.. Надеюсь, — усмехнувшись, продолжила она, — ты не собираешься похищать эту девушку?
— Именно это и собираюсь, — кивнул он.
Услышав подобное откровение, она так и ахнула.
— Господи, да ты с ума сошел! Похитить леди? Это же не простая крестьянская девка, Трейси! Умоляю тебя, не делай глупостей! И потом, как именно ты собираешься ее похитить?
— Вот это, дорогая, я еще не решил. Однако не думаю, что навлеку на себя слишком уж большие неприятности.
— Но ради всего святого, Трейси, разве у девушки нет защитников? Ни братьев? Ни отца?
— Отец имеется, — вполголоса заметил Трейси. — Он-то и привез ее сюда. Однако слово его мало что значит, и, что самое главное, он из тех, кто трусливо повинуется. Если я возникну в его поле зрения, что ж, на ней, в крайнем случае, можно и жениться. Но, честно говоря, я этого не хочу. По крайней мере, пока.
— Господи, Трейси, ты вообразил, что живешь в средневековье! Теперь такие штучки с рук не сойдут, можешь мне поверить. И потом, вспомни, какую фамилию ты носишь! Хочешь, чтоб дело закончилось скандалом? — она беспомощно умолкла и смотрела, как он щелчком пальца сбивает с галстука крошки табака. — О, Трейси, ты затеваешь слишком опасную игру! Умоляю, подумай хорошенько!
— Ей-Богу, Лавиния, ты меня изумляешь! Мне кажется, я вполне способен позаботиться о себе и собственной чести.
— Ах, ну довольно смеяться! — воскликнула она. — Иногда мне кажется, я тебя ненавижу!
— Ты становишься все забавней, дорогая!
Она характерным жестом поднесла тыльную сторону ладони к глазам.
— Как же я рассердилась! — она нервно рассмеялась. — Не дуйся на меня. Просто я не слишком хорошо себя чувствую.
— Тебе следует попробовать ванны, — повторил он.
— Ах, я только и знаю, что пробую! Кстати, ты напомнил, что мне следовало б взглянуть на твою красотку.
— Она вряд ли к тебе приедет, — заметил он. — Она вообще крайне редко появляется в свете.
— Что? Она religiense[9]?
— Religiense? Господи, ничего подобного!
— Но не ходить даже в Румс…
— Она здесь с тетушкой, а та больна. Поэтому они редко появляются на людях.
— Ах, это просто ужасно! Однако в Румс она все же бывает. Ты ведь сам говорил, что познакомился с ней там.
— Да, — холодно признался он. — Именно по этой причине она теперь избегает туда заглядывать.
— О, Трейси, бедняжка мой! — с состраданием воскликнула сестра. — Как же ты будешь волочиться за ней, раз она не проявляет к тебе расположения?
— Нельзя сказать, что нет.
— Вот как? Но тогда…
— Скорее, она меня боится. Однако заинтригована. Я, как ты выразилась, волочусь за ней ради ее собственного, ну и моего, конечно, блага. Но через несколько дней они уезжают. И тогда rons![10] — он поднялся. — А где же наш честный Дик?
— Не смей так гнусно называть его! Я этого не потерплю!
— Гнусно, дорогая? Гнусно? Но, насколько я понимаю, у тебя не появилось пока оснований называть его бесчестным Диком, а?
— Не смей, слышишь, не смей! — заверещала она и прикрыла уши руками.
Его светлость тихо засмеялся.
— Ох, Лавиния, советую тебе поскорей избавиться от этих мигреней, ибо поверь мне, это самый верный способ надоесть мужчине.
— Убирайся! Уходи! — кричала она. — Ты меня дразнишь и дразнишь, пока это не становится уже совершенно невыносимым, а я вовсе не хочу быть сварливой! Пожалуйста, прошу тебя, уйди!
— Я как раз собирался это сделать, дорогая. Надеюсь, ты изыщешь средства к излечению до моего следующего приезда. Прошу, передай мой привет дос… достопочтенному Дику.
Она протянула брату ручку.
— Приезжай поскорей! — умоляющим тоном протянула она. — Завтра мне будет лучше. А сегодня так разболелась голова, что я уже плакать готова от боли и отчаяния!
— К сожалению, я намереваюсь покинуть Бат через день-другой. Но ничто не может доставить мне большего удовольствия, чем исполнить твое пожелание, — он педантично расцеловал ее пальчики и направился к выходу. У двери остановился и обернулся с насмешливой улыбкой. — Кстати, зовут ее… Диана, — и с этими словами герцог вышел, отвесив поклон, а Лавиния зарылась лицом в подушки и зарыдала.
Именно в этой позе нашел ее Ричард минут двадцать спустя и был так нежен и проявил такое сочувствие, что вскоре она утешилась и они очень мило провели вечер за игрой в пикет.
В разгар игры она вдруг схватила его за запястье.
— Дики! Знаешь, Дики, мне так хочется домой!
— Домой? Что ты имеешь в виду? Не…
— Да-да, в Уинчем! Почему бы нет?
— Ты и правда этого хочешь, дорогая? — голос его дрожал от радостного изумления, карты выпали из рук.
— Да, хочу! Но только отвези меня туда поскорее, пока я не передумала. В Уинчеме всегда так хорошо спалось, а здесь я ночи напролет не смыкаю глаз и голова так страшно болит! Отвези меня домой, и я постараюсь быть лучшей женой, чем прежде… О, Дики, как я была капризна и огорчала тебя! Но я не хотела… Почему ты мне позволял? — быстро обогнув стол, она опустилась перед мужем на колени, не обращая ни малейшего внимания на смятые оборки платья. — Я подлая, эгоистичная женщина! — в голосе ее звучало искреннее отвращение к себе. — Но я обязательно исправлюсь, обещаю! Ты не должен позволять мне быть плохой, слышишь, Дики? Не должен!
