Барбара Картленд - Спасенные любовью
Это было так же чудесно, как и все, что ей нравилось здесь: заснеженные горы, цветы на альпийских лугах, бездонное темно-синее небо, распростертое над городом; и вот теперь дон Карлос…
Она не помнила, сколько длился этот волшебный поцелуй. Лючии показалось, что стены маленького павильона закружились вокруг них, а от стен отражается яркий свет, ярче, чем сверкают солнечные лучи на белой шапке Чимборасо. Ослепленная этим светом, она чувствовала себя частью мужчины, который ее обнимал.
— До свидания, Лючия! — произнес дон Карлос по-английски срывающимся голосом и вышел из павильона так быстро, что она не успела даже пошевелиться: она так и осталась стоять на месте, там, где де Оланета выпустил ее из своих крепких объятий.
Лючия закрыла лицо руками, словно пытаясь остановить головокружение, и удивленно прошептала, будто не веря самой себе:
— Я люблю его!
Собственный взволнованный голос вернул ее в реальный мир, но Лючии почему-то казалось, что тихие ее слова продолжали громким эхом отражаться от стен павильона, пробуждая от долгого, тягучего сна.
Впоследствии Лючия так и не могла вспомнить, как прожила все следующие дни.
Ей казалось, что она находится внутри туманного облака, похожего на одно из тех, которые в ненастные дни повисали в небе над Кито. Лючия с трудом понимала, что происходит вокруг, оставаясь под впечатлением от крепких объятий дона Карлоса, при воспоминании о которых у нее начинало сильнее биться сердце.
Днем перед ее глазами постоянно стояло его лицо, и она мысленно разговаривала с ним, словно находясь на грани помешательства. По ночам Лючия не могла заснуть и, замирая от счастья, представляла себя в объятиях дона Карлоса.
— Я люблю его! — уверенно произносила она снова и снова.
Лючия была убеждена, что относится к тому типу женщин, которые любят только один раз. Она также думала, что, если любимый человек исчезнет по той или иной причине из ее жизни, она будет жить памятью о нем. И она не стала гнать от себя эту мысль, зная, что уже никогда не сможет забыть дона Карлоса. Но ведь на жизненном пути де Оланеты, наверное, было немало женщин, и, возможно, таких же прекрасных райских птичек, как, например, Кэтрин или Мануэлла Саенз. А то, что он поцеловал ее в павильоне, так это просто выражение признательности за заботу о нем.
В такие минуты Лючия превращалась из тихой, спокойной девушки, не имеющей никакого опыта любви, в женщину, пылающую огнем ревности.
Ни один человек, включая слуг, не заметил перемен в ней: слишком незаметна она была в этом доме. Отец обращался к ней только тогда, когда она была ему нужна, а Кэтрин… Кэтрин была занята своими делами, подчас вообще забывая о существовании родной сестры.
Но Лючия сильно переменилась — она сама это чувствовала. Гладя в зеркало на свое отражение, она видела такой непривычный прежде блеск в глазах и совсем другое, живое что ли, выражение лица. Теперь она смотрела на окружающую природу совсем другими глазами — горы, цветы, солнце, небо, — все озарилось волшебным светом ее любви.
Временами Лючия подходила к безмолвному портрету на стене и шептала, словно он мог ее услышать:
— Я люблю тебя, слышишь, люблю!
Проделывая это несколько раз в день, ей постепенно стало казаться, что перед ней находится не изображение, а настоящий, реальный дон Карлос.
«Теперь, на свободе, он вряд ли вспоминает обо мне», — горько думала Лючия.
Так прошло еще несколько бесконечно длинных дней, и как-то раз, в самом конце обеда, оказавшись с ней наедине, отец вдруг задал Лючии неожиданный вопрос:
— Послушай, а что делают наши слуги, закончив работу по дому?
— Закончив работу?
— Ты прекрасно слышала мой вопрос с первого раза!
— Боюсь, я не знаю этого. Обычно они уходят на свою половину дома. Наверное, ложатся спать или уходят в город по своим делам. — Лючия отвечала не без удивления, так как не понимала, почему отца вдруг заинтересовал этот вопрос. — А почему, папа, ты захотел об этом узнать?
— Просто кое-кто будет спрашивать меня сегодня вечером, около одиннадцати часов, и я бы предпочел, чтобы никто из слуг не видел моего визитера.
Лючия удивилась еще больше:
— И чего ты хочешь от меня?
— Около входной двери есть небольшая комната. Если ты будешь находиться в ней, то непременно услышишь стук, даже слабый, не так ли?
— Да… да, папа, конечно.
— Тогда, не задавая вопросов, тихо открой дверь и проводи его в мой рабочий кабинет.
— Д-да, папа.
Безусловно, ей очень хотелось узнать, кто это, но отец не любил, когда ему задавали лишние вопросы.
Сэр Джон поднялся из-за стола и, направляясь к дверям, добавил:
— Тогда проследи, чтобы в кабинете было вино, и учти, что нас нельзя беспокоить, так как у нас важное дело.
— Да, папа, конечно, — ответила Лючия и отправилась к Жозефине, чтобы распорядиться насчет вина.
— Сеньор принимает гостя? — поинтересовалась служанка.
— Нет… Не думаю, — ответила Лючия, смешавшись.
— Очень хорошо, сеньорита. Будут ли еще какие-нибудь указания?
— Нет, Жозефина, спасибо, это все.
Они вместе поднялись в салон, и Лючия спросила ее шепотом:
— А ты ничего не… Ничего не слышала?
Служанка отрицательно помотала головой:
— Нет, сеньорита, ничего. Кстати, может быть, мне попросить Педро принести назад вещи, которые мы взяли из дома?
Лючия помедлила с ответом. Слова Жозефины больно резанули ее по сердцу, так как невольно напомнили о том, что павильон теперь пуст.
— Нет, Жозефина, не сейчас. Кто знает, вдруг они снова понадобятся?
Ничего не сказав, Жозефина вышла из салона.
Конечно, это было глупо, но зыбкая надежда, что дон Карлос вернется, еще теплилась в ней, и ей хотелось, чтобы в павильоне все оставалось как было. С одной стороны, Лючия понимала, что его возвращение невозможно, и отметала эту мысль, но с другой — в каждой молитве она просила Господа оградить дона Карлоса от опасностей и о том, чтобы он снова появился в ее жизни.
Кабинет бывшего вице-губернатора находился недалеко от холла, и Лючия в половине одиннадцатого отправилась туда, чтобы посмотреть на портрет. Она села на кожаный стул напротив и стала внимательно смотреть на портрет, освещенный тусклым светом канделябра. Сейчас в неярком мерцании свечи Лючии казалось, что ее возлюбленный хочет выйти наружу из рамок портрета. Закрыв глаза, она снова представила, как руки дона Карлоса обнимают ее дрожащее тело, как его губы касаются ее губ, и на нее снова волной нахлынули воспоминания.
Негромкий стук в дверь заставил ее проснуться от забытья. Стучали очень тихо, так, как обычно делает человек, который не хочет, чтобы все знали о его приходе. Все свечи в холле были давно погашены, и Лючия шла по темному помещению, освещая путь канделябром.
