Жюльетта Бенцони - Аврора
— Госпожа фон Платен. Якобы граф Филипп к ней вернулся, и Липпе это не понравилось.
— Драться из-за этой старой потаскухи? — всплеснула руками Аврора. — Если бы из-за нее бились насмерть, то мужское население Ганновера сократилось бы по меньшей мере вдвое!
— Тем не менее двор Херрензаузена придерживается именно этого объяснения: якобы граф Липпе убил соперника и скрылся...
— Утащив с собой тело? Так и я поверила!
— Как бы то ни было, граф Филипп больше не появлялся в Ганновере, где стал нежелательным лицом. Хотя было бы странно, если бы о его возвращении стало кому-то известно: я свидетель тому, насколько он был осторожен. Но ведь надо было что-то ответить генералу Баннеру, показывавшему клыки от имени саксонского князя-курфюрста и грозившего вот-вот выйти из терпения!
— И генерал этим удовлетворился? — теперь уже изумилась Амалия. — Надо требовать розыска Эберхарда фон Липпе. Он обязательно найдется: он не из тех, кто прячется, тем более из-за дуэли.
— Об этом потом, — постановила Аврора. — Сначала о доме! Какое право они имеют его продавать, не ставя в известность нас?
— Все из-за кредиторов, фрейлейн! Видит бог, у вашего брата их целая толпа!— Вот как? Но ведь мой брат был... то есть он богат! Это известно абсолютно всем!
Гильдебрандт в заметном смущении отхлебнул пива, вытер с губ пену и тщательно откашлялся.
— Я тоже так думал. Тем не менее — никуда от этого не деться — я обнаружил в бумагах моего господина многочисленные долговые расписки, часто на крупные суммы. Граф жил на широкую ногу, не скупился на свои прихоти, на роскошь своего жилища и на элегантный облик слуг. К тому же он был необыкновенно щедрым к просителям. И наконец, карты...
— Он был игроком? — ахнула Амалия. — А я была уверена, что он презирает азартные игры!
— Я тоже, — поддержала ее младшая сестра.
— Я могу говорить только о том, что знаю, любезные дамы, а именно, что герцог Эрнст Август приказал продать дом, лошадей и обстановку. К счастью, вырученной суммы хватило на погашение долгов, к тому же я успел спасти все личные вещи графа.
— Вернемся к этому завтра, — сказала со вздохом Аврора. — Можете нам поведать, что стало с принцессой Софией Доротеей?
— После той роковой июльской ночи никто ее не видел. Ее заперли в покоях и поставили у дверей военную стражу. За ней присматривают врач и двое слуг. Слуги госпожи фон Платен!
Аврора подпрыгнула.
— Слуги этой фурии? По какому праву? Невероятно! Разве во дворце не хватает служанок?
— Все они слишком привязаны к наследной принцессе и могли бы помочь ей сбежать, чего не приходится опасаться, когда к ней приставлены люди...
— ...«этой Платен»? — закончила за него девушка. — Как я раньше не догадалась? Она же сходила по моему брату с ума, а он вернулся только ради Софии Доротеи! Увы, она вертит стариком Эрнстом Августом как хочет...
— Сейчас ее влияние значительно усилилось. Дошло до того, что ее супруга назначили первым министром.
— Достойный выбор! Марионетка с целым лесом рогов на голове. Ну, теперь я совершенно уверена: этой женщине точно известна судьба моего брата. С нее станется превратить его в пленника! А ведь это лучший способ сделать его своей собственностью!
Аврора вскочила и принялась расхаживать со сложенными на груди руками, глаза ее метали молнии, а ярость буквально захлестывала девушку.
— Я заставлю ее вернуть мне брата! Пусть для этого мне даже придется похитить ее саму, как она похитила Филиппа, и допрашивать до тех пор, пока у нее не развяжется язык! Я не успокоюсь, пока не узнаю всю правду! Филипп, я клянусь тебе установить истину!..
Амалия, волнуясь за душевное равновесие сестры, подошла к ней и обняла.
— Мы обязательно этого добьемся! Я буду помогать тебе изо всех сил. А сейчас, ради бога, успокойся. Что проку убиваться? Теперь мы больше, чем когда-либо, нуждаемся в хладнокровии и рассудительности. Если эта женщина похитила Филиппа, то уличить ее будет непросто, она наверняка соблюдает крайнюю осторожность и уверена в своей неуязвимости.
— Знаю. Будет много препятствий, но я всю жизнь положу на то, чтобы до нее добраться, куда бы она ни спряталась!
У себя в комнате Аврора потушила все свечи, пододвинула кресло к окну и приготовилась всю ночь слушать вой ветра. Разыгравшаяся буря была созвучна состоянию ее души. Она угадывала в ней отклик небес на ее собственное смятение, поощрение той безжалостной борьбы, в которую она собралась вступить ради спасения Филиппа, ее Филиппа... Он был единственным, к кому она испытывала до сих пор любовь, значительно превосходившую чувство сестры к брату. Ветер проникал в дверные щели и сотрясал высокие окна, извлекая из рам протяжные стоны. Все уловки, к которым они прибегала до сих пор, грозили вот-вот рухнуть, но она расстанется с ними без сожаления, оставаясь один на один с жестокой, слепящей истиной: если в свои двадцать четыре года она еще хранила невинность, если при своей несравненной красоте упорно отвергала воздыхателей и претендентов на ее руку, то только потому, что единственным, кому она согласилась бы отдать всю себя, был он! Одним словом, Аврора была в него страстно, без памяти влюблена...
Когда на Аврору хлынул свет этой уничтожающей правды, пронзивший ее вместе со сверкнувшей на небе молнией, она рухнула на колени и стала, сотрясаясь от рыданий, молиться, чтобы эта запретная любовь не навлекла на Филиппа и на нее проклятия Всевышнего.
Глава IV
Странный документ
К удивлению Амалии, уже на рассвете Аврора, не обращая внимания на ненастье, — которое, впрочем, уже начало стихать, — приказала вскрыть ждавшие под навесом ящики и перенести их содержимое в главные господские покои, много лет остававшиеся свободными, ибо последний их житель, ее старший брат, скончался на Морее, на руках у венецианского дядюшки. Филипп никогда не ночевал здесь в свои редкие и всегда краткие посещения замка, предпочитая собственную спальню. Тем не менее эти покои по праву принадлежали ему как главе семьи и носителю ее герба, и Аврора, велев относить туда его вещи, подчеркивала свою уверенность в том, что он жив. Она потребовала, чтобы многочисленные наряды брата сложили в шкафах со всем тщанием, трофейное оружие развесили по стенам, часы и воинские награды, многие с драгоценными камнями, заперли в сундуки. Все должно было выглядеть так, словно со дня на день нагрянет сам хозяин всех этих сокровищ. По ее приказу огромную кровать под балдахином застелили лучшим бельем и накрыли парчовой накидкой. Зная его любовь к письму, пусть и без особой заботы об орфографии, она позаботилась, чтобы на письменном столе лежала бумага, перья, стояла полная чернильница, был песок и воск для запечатывания; здесь же находилась и сама гербовая печать — вообще все, что могло бы пригодиться. Амалия, сидя в кресле, наблюдала за ее стараниями.
