Жюльетта Бенцони - Аврора
Первые ответы, пришедшие в Агатенбург, разочаровывали. Это были шедевры лицемерия! Сочувствуя графине Кенигсмарк, семью которой постигла печальная утрата, в ответных письмах князья оговаривались, что не видят способа вмешаться в семейное дело ганноверского правящего дома... Читая эти строки, Аврора и ее сестра не могли сдержать слезы ярости.
— Трусы! Все они жалкие трусы! — негодовала девушка. — Как же они боятся старика Эрнста Августа и его мерзкого сынка!
Амалия, более здравомыслящая и хладнокровная, рассуждала иначе:
— Они боятся их возможного будущего. В Лондоне сейчас свирепствует мор. Что мы значим в сравнении с английской короной? Никто не рискнет ссориться с ней ради нас...
— А как насчет будущей английской королевы? Если трон унаследует Георг Людвиг, то София Доротея последует в Лондон за ним. Разве ее судьба тоже никому не интересна?
Как будто логично, но что толку? Император и тот дал понять графине Кенигсмарк, что не намерен вмешиваться в семейное дело, касающееся исключительно Ганноверского и Целльского герцогств, то есть двух братьев; и действительно, к чему портить отношения с Ганновером, снабжающим Леопольда отменными солдатами и позволяющим ему беречь жизни собственных подданных?
День за днем тучи на горизонте все более сгущались.
***
Внезапное возвращение Левенгаупта в начале сентября стало лучом света, возродившим надежду. Фридрих Август Саксонский, едва узнав, в чем дело, сам написал своему «кузену» нарочито сухое письмо с требованием возвратить в Дрезден его генерала. Ответ на письмо привел его в ярость. После изложения обычных формул учтивости ганноверский курфюрст грубо потребовал «перестать ломать голову из-за этой истории, ибо указанный господин является закоренелым распутником, привычным к развратной жизни, да и вообще никому не ведомо, что с ним стряслось».
— Этот ответ вывел государя из себя, — объяснял супруг Амалии. — Всякой грубости есть предел. Поэтому он отправил в Ганновер своего советника, генерала Баннера, потребовать от его имени выдачи «генерала саксонской кавалерии графа Кенигсмарка» и пригрозить в случае отказа местью. Пока что это все. Баннер еще в Ганновере, произносит все более грозные речи и требует по крайней мере следствия по делу об этом необъяснимом исчезновении.
— Слава богу! — Аврора со вздохом опустилась в кресло. — Наконец-то у нас появился защитник.
Это стало таким облегчением, что семья отправилась вместе со слугами в церковь, петь псалмы во славу Всевышнего. Теперь оставалось только надеяться и ждать исхода саксонского вмешательства. Разве Фридрих Август Саксонский, прусский и баварский курфюрсты — не самые могущественные среди германских князей? Саксонский владыка превосходил их всех богатством, и призрак будущей британской короны оставлял его равнодушным.
Целую неделю все переводили дух, занимаясь привычными делами. Аврора вернулась к своей чернильнице, но только лишь с целью дать волю воображению. Вспомнила она и про клавесин, игрой на котором владела мастерски. Осень пришла раньше срока, а с ней тучи и дожди, но это не мешало двум сестрам надолго уезжать верхом в поля или прогуливаться пешком то в парке, то вдоль реки. Когда начались холода, в огромных мраморных каминах запылал огонь, и они допоздна грелись у огня с книгами или с рукоделием в руках, слушая треск поленьев и наслаждаясь последними деньками в Агатенбурге, где Кенигсмарки обычно проводили только лето. Холодное время года обе сестры всегда коротали в Гамбурге, в красивом доме, доставшемся им в наследство от матери. Размерами он сильно уступал дворцу в Штаде, а это создавало уют. Здесь родились и провели детство сыновья Амалии, отправленные затем в сопровождении слуг и гувернеров в отцовские владения в Швеции, как это было принято в знатных семействах. Поэтому так понятно желание их матери родить дочь — ведь ее оставили бы дома, с мамой. В Дрезден графиня Левенгаупт наведывалась нечасто, так как там у ее супруга, как у любого солдата на службе у иностранного властелина, было всего лишь временное пристанище, отвечавшее его пристрастию к свободе и некоторой скаредности. Женившись на состоятельной представительнице рода Кенигсмарков, он считал нормальным, чтобы она три четверти года проводила в родовых владениях, в обществе сестры.
В конце этой недели блаженства мажордом объявил сестрам, вышедшим к вечерней трапезе, о том, что к замку подъехал кортеж из четырех крытых экипажей и трех всадников. На этом ему пришлось прерваться: за его спиной вырос Михаэль Гильдебрандт, промокший до нитки. Погода и впрямь была отвратительная — с Балтики, бушевавшей неподалеку, дул пронизывающий ветер, и до отъезда в Гамбург оставались считанные дни.
— Прошу извинить меня, благородные дамы, за внезапное вторжение, но меня принудили покинуть Ганновер, как только все вещи были упакованы, и я, учитывая погоду, решил не медлить. Нас всего трое, и нам пришлось бы защищать обоз, если бы мы вдруг встретили злоумышленников...
— Извинения излишни, — сказала Аврора. — Вы доставили имущество нашего брата?— Его личные вещи. Мне повезло: я получил разрешение забрать их до проведения торгов.
— Какие еще торги? — возмутилась Амалия. — Допустим, с графом Филиппом стряслась беда. Разве не мы вправе распоряжаться его собственностью?
Аврора ощутила ком в горле.
— Неужели его уже сочли... погибшим?
— И да, и нет. Там шепчутся — очень опасливо! — о его дуэли с неким офицером графом Липпе, исход которой был не в пользу графа Филиппа.
Произнеся эту новость, секретарь вдруг так расчихался, что девушка сжалилась над ним.
— Мой бедный друг, вы страшно продрогли, а мы учиняем вам допрос! Немедленно высушитесь, переоденьтесь, выпейте чего-нибудь горячего — и милости просим опять к нам. Мы ждем вас к ужину.
— Как я вам благодарен! За груз будьте спокойны, ваши и мои люди наверняка уже поставили его под навес.
Когда Гильдебрандт вернулся, сухой и снова безукоризненный, сестры сначала заставили его поесть и только потом возобновили свои расспросы. Начала Аврора:
— Какая-то сомнительная эта история с Липпе... Я отлично его знаю: будучи одним из любовников «этой Платен», он пытался ухаживать и за мной. С моим братом он не перекинулся и парой слов. К тому же никто никогда не делал из дуэлей тайн. Если бы Филипп погиб, то тело принесли бы домой, а победитель не стал бы спасаться бегством. И потом, что послужило причиной ссоры?
— Госпожа фон Платен. Якобы граф Филипп к ней вернулся, и Липпе это не понравилось.
