Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Не уверена, почему это важно, — ровно сказала Гермиона. — Мне не надо впечатлять никаких сильных мира сего.

— Ой, ну ты шутница, — сказал Нотт и невесело шмыгнул носом. — Я просто говорю, Грейнджер, что всем стоит попытаться, скажем, облагородить себя.

— А мне это зачем? — спросила Гермиона. — Мои действия не «облагородят» мой статус крови.

— Для порядка, — ответил Нотт. — Если Риддл может это сделать, то и ты сможешь. Уверен, он оценит — если, конечно, он не решит избавиться от тебя, как только получит должность чьего-то старшего секретаря. Когда-нибудь он станет важным человеком, и он знает, что выглядеть важным — это часть работы.

— Том не избавится от меня! — огрызнулась Гермиона. — И он не заинтересован в управленческой должности после Хогвартса. Если кто-то и должен волноваться, что от него «избавятся», это ты.

— Откуда ты знаешь? — резко спросил Нотт. — Он что-то сказал?

У Гермионы не было много друзей до Хогвартса. После разделения спальни между другими пятью девочками из Рейвенкло они не стали более чем проходящими знакомыми для неё. Они собрались в свои маленькие группки к конце второго курса, и Гермиона осталась за бортом. Не то чтобы её это волновало, конечно. У неё был Том, который, может, и не мог подобрать наиболее выгодный цвет эмали для ногтей под цвет глаз, но тем не менее был чудесным партнёром для классной работы и подготовки к экзаменам.

Она считала, что её дружба с Томом разбаловала её. Том не ожидал вечеринок-сюрпризов на свой день рождения. Он не требовал, чтобы она проводила каждую свободную от занятий минуту с ним. Ему даже не нравилось, когда она читала из-за плеча его эссе и была слишком добра, чтобы дать свою критику. Она много думала об этом в последнее время: Том был её другом, она была его подругой, и то, что однажды стало взаимовыгодным союзом, превратилось в нечто… большее. Нечто взаимное, в какой-то мере интимное, без ожиданий делового обмена.

Гермионе потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это — их вид отношений — не относился ко всем. Благосклонность Тома никогда не была для неё достижением, которое она зарабатывала своим трудом. Том был к ней благосклонен, и ей никогда не приходилось покупать ему дорогие подарки, носить за ним книги между уроками или прикладывать кропотливые усилия, чтобы вытащить кости из его маринованной шпротвы на зельеварении. (Она не одобряла, что Том аккуратно подталкивал других студентов взять на себя худшую часть работы в групповых проектах по зельеварению. Но им удавалось закончить их зелье раньше всех остальных, и Гермиона покидала класс без рыбного запаха, впитавшегося в её мантию, поэтому в этой ситуации она держала своё неодобрение при себе).

— Если ты хочешь узнать, можешь просто спросить его, — сказала Гермиона. — Признаю, с Томом иногда бывает сложно, но я верю, что у него добрая душа.

— «Сложно», — проворчал Нотт. — Ну, можно и так сказать…

Он засунул руки в карманы и удалился, оставив Гермиону наедине с собой в углу библиотеки.

Она подняла своё перо, но не продолжила эссе, над которым работала, когда Нотт пришёл и перебил её.

Конец учебного года быстро приближался, и большинство студентов начинали задумываться о своих будущих карьерах, а их Ж.А.Б.А. уже поджидали за углом. Было странно, что Нотт задумывался о будущей карьере Тома, будто это имело к нему какое-либо отношение. Раздумывая над этим, она начала принимать во внимание решения, которые Том принимал о своём будущем. У него уже была работа. Не постоянная, но она была гибкой, и он неплохо скопил за несколько лет, пока писал в «Вестник ведьмы», не говоря уже о премиях, которые он получал за рекламу различных товаров. Он любезно получил наследство от мистера и миссис Риддл, и благодаря их завещанию Том однажды станет благополучным джентльменом.

Она не могла представить, что Том поделился бы этой информацией с кем-либо ещё… Ни с профессором Слагхорном, советником по профориентации для студентов Слизерина. Ни с одним из своих слизеринских «друзей», ни с бабушкой и дедушкой, которые ожидали, что он поступит в престижный университет после получения среднего образования. (Направление учёбы не имело значения, потому что они не ожидали, что он действительно будет работать). Планы Тома, которые следовали его детским мечтам, его диким целям, были настолько личными для него, что он разозлился, когда думал, что Дамблдор узнал об их письмах.

Том бы никогда не стал открыто об этом говорить со своими товарищами-слизеринцами. Нет, Том Риддл построил себе репутацию блестящего студента, и все остальные, кто верил тому, что видит, верили, что он отправится вершить великие дела — хотя какими именно были эти «великие дела», так и оставалось непонятным. Том, кому нравилось оставаться объектом загадок и домыслов (и его не волновало, что о нём говорят, неважно, приятное или нет), никогда не стремился поправить ничьи предположения.

Теперь она могла понять беспокойство Нотта, хотя и не была уверена, что сочувствует ему.

Они относились к Тому, будто он был какой-то фирмой, в которую они могут инвестировать и что однажды даст им дивиденды за их поддержку. Слагхорн очистил часть полки рядом с фотографией угрюмого и неулыбчивого Арктуруса Блэка, оставив несколько неприкрытых подсказок, что это его «придержанное место». Нотт, да и остальные последователи Тома из Слизерина, должно быть, жаждут ухватиться за хвост Тома, чтобы греться в его отражённом блеске.

А худшей частью было то, что Тому доставляло огромное удовольствие подогревать их предположения, не давая ни твёрдого подтверждения, ни ясного опровержения, а всегда уклоняясь от вопросов тем или иным красивым ответом, внушая то и намекая на это, но так ничего и не говоря. Гермиона с Рождества гадала, не было ли полушутливое предложение Тома о женитьбе одной из его великих дразнилок, ведь после каникул Том ни разу не заговорил об этом, а она почти боялась спросить. (В равной мере она боялась и ответа, который он ей даст).

Со вздохом она откупорила бутылку чернил и вернулась к работе, постучав палочкой по настольной лампе, чтобы сделать свет ярче и лучше направленным. Не было смысла размышлять о будущей карьере Тома, не когда были более важные вещи, чтобы задуматься: её собственное будущее.

В последнюю неделю семестра Лукреция Блэк похлопала Гермиону по плечу, выходя из Большого зала после завтрака, отвела её в сторону и вглубь коридора, где был тот самый альков, который они с Томом использовали для личных разговоров за последние несколько лет.

Даже посреди Ж.А.Б.А. внешний вид Лукреции был безупречен: её мантия была аккуратной и отглаженной, никаких пятен чернил на зелёной подкладке её рукавов. Это очень отличалось от семикурсников Рейвенкло, которых Гермиона видела в Общей гостиной, горстка которых оставалась заниматься ночь напролёт и не переодевалась, когда спускались к завтраку утром. Её безукоризненный вид распространялся и на тёмные волосы Лукреции, модные кудри были заколоты драгоценными шпильками в виде перьев. Это должны были быть кудри на бигуди: естественные кудряшки Гермионы никогда себя так не вели, от попыток приструнить их расчёской они только сильнее пушились.

Наконец, значок старосты школы блестел на лацкане Лукреции, его сияющее серебро было без следов отпечатков пальцев. Его блеск сочетался с серебряными кольцами на её руках, самым выделяющимся из которых было одно тяжёлое на её левой руке.

— Грейнджер, — сказала Лукреция, вытаскивая палочку из рукава, проводя ею перевёрнутую дугу и взмах заклинания Немоты. — У тебя есть минутка?

— Э-э, — колебалась Гермиона, — а в чём дело?

— Официальное дело, — сказала Лукреция. Она убрала палочку и прочистила горло. — Прости за это. В этих коридорах раздается эхо, а у портретов есть неприятная привычка подслушивать разговоры — им ужасно скучно висеть на стенах целыми днями.

К более важным вещам, Грейнджер, я слышала, что тебя номинировали старостой школы в следующем году. Поздравляю.