Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен - На руинах «Колдовства»
— Он ухаживает за вашей сестрой, Антуанетта?
— Я так не думаю, мадам.
— На охоте в прошлый уик-энд… — начала свекровь.
— Симона — из тех женщин, которым необходима крепкая мужская рука, — сказал Роб, — и я не сомневаюсь, что Бруно смог бы приручить ее.
Тони закусила губу, чтобы сдержать готовый сорваться с ее языка ответ. Приручить Симону? Ха! Арист Бруно? Она поддразнила Симону, не собирается ли та занять место мадам де Ларж, но это была дружеская насмешка. Выйти за него замуж?
«Нет, — подумала Тони. — Симона никогда этого не сделает».
Как только родители Робера оставили Беллемонт, Симона переоделась в костюм для верховой езды и отправилась в конюшню к своим лошадям. Она выбрала красивую темно-шоколадную кобылу с нежными глазами. Оказавшись вне видимости из дома и направив кобылу рысью, Симона задумалась о беглой рабыне.
Симона не смогла сказать все, что знала, когда отец столкнулся с надсмотрщиком Ариста Бруно. Она поступила так, как просил ее тот свободный цветной мужчина. Сначала она говорила себе, что должна поговорить с матерью, прежде чем примет решение. Теперь она осознала, что решение было принято, когда она не смогла сразу рассказать о своем открытии. Узнав от Милу, что та сбежала от Пикенза, а не от хозяина, Симона не изменила своего намерения помочь ей, только стала чувствовать себя виноватой.
Рабы Ариста были ценной собственностью. Поскольку импорт невольников из Африки был запрещен и правительство пресекло деятельность контрабандистов, рабов можно было достать только в Вирджинии. Это сильно увеличивало их стоимость. Роб недавно пожаловался, что заплатил две тысячи долларов за молодого работника.
Сколько Арист отказался взять за Милу? Симона все еще сердилась. Он мог бы отпустить ее и, купив другую рабыню, избежать всей этой безобразной ситуации. Но он этого не сделал. Значит, у него все же были планы в отношении девушки!
Симона подпитывала свое недоверие к Аристу, потому что иначе пришлось бы признать, что он ей небезразличен. Она подпадала под обаяние его подавляющей мужской силы и чувственной красоты, а Симона не могла себе этого позволить. Симона подняла пальцы к виску, еще помнившему прикосновение его губ, еще горевшему… Это позорно, позорно, столько думать о мужчине, который, как считал весь город, скоро станет вторым мужем прекрасной мадам де Ларж.
Симона послала лошадь в безумный галоп и вскоре летела среди полей зеленого тростника, летела от своих мыслей. Неосознанно Симона направилась в сторону старого дома. Впереди показались заросшие старые сады. Она подумала, переправились ли надсмотрщик и его охотники через озеро прошлой ночью, после того как их прогнали с плантации. Ей пришло в голову, что, если они еще ищут девушку где-то здесь, она может привести их к цели. И тут сверхъестественная интуиция подсказала ей, что за нею наблюдают.
Симона придержала лошадь. Если бы она этого не сделала, то упала бы, когда неожиданно из зарослей на тропинку вышел мужчина.
Кобыла бросилась в сторону и встала на дыбы, заржав в ужасе, и Симона с трудом сдержала ее. К своему величайшему удивлению, она узнала Чичеро Латура. От испуга она дала волю своему раздражению и крикнула:
— Какой идиотизм! Неужели вы не могли придумать ничего лучше, чем пугать мою кобылу?
Он хлопнул себя по лбу:
— Прошу прощения! Я не хотел этого делать. — И хотя она еще боролась с высоко вскидывающей ноги лошадью, ее снова ошеломил его прекрасный французский. — Вы всегда скачете с такой безрассудной скоростью, мадемуазель?
Симона не ответила, крепко держа поводья и нежно поглаживая шею лошади. Чичеро стоял раскованно, и кобыла успокоилась, однако настороженно следила за ним. Он вынул из кармана кусок сахара и ласково предложил его лошади. Та колебалась, махнув головой и закатив глаза на Симону, затем осторожно подошла и взяла сахар.
— Мне казалось, что вы не рискнете вернуться? — набросилась на него Симона.
— Да. Но прошлой ночью я встретил охотников за беглыми рабами на дороге к заливу.
— Они не нашли ее.
— Спасибо, мадемуазель.
— Это не моя заслуга. Она спаслась сама.
В его глазах было искреннее одобрение.
— Но вы не выдали ее.
Симона помолчала, затем глубоко вздохнула:
— Да, я ее не выдала.
— Почему?
Симона не ответила.
— Я вернулся поговорить с вами.
Он подошел к ней и приглашающе протянул руки. Его ладони были такими же розовыми, как ее собственные. Симона перенесла колено через луку седла, затем взяла его за руки и соскользнула на землю. Она удивлялась себе, но этот человек интриговал ее… белый и, однако, не белый… и образованный.
— Ну? — спросила она.
— Я хочу рассказать вам, что дальше будет с Милу.
Он сел и похлопал по траве рядом с собой.
— Я уже думала об этом.
Симона села недалеко от него, держа в руке поводья. Вокруг них зеленые листья шелестели от движения насекомых и потревоженных птиц.
— Что вы знаете о «подпольной дороге»?
Ее пульс участился.
— Вы имеете в виду тайную дорогу в Канаду для беглецов?
— Да.
— Я… я слышала о ней.
«Точнее, подслушивала», — подумала она, так как в действительности знала очень мало. Это была одна из тех вещей, о которых в основном за портвейном и сигарами разговаривали мужчины.
— Я слышала, что большинство беглецов с наших плантаций направляются в болота. Канада невероятно далеко отсюда, разве не так?
— Тысяча миль. Но в болотах нет свободы. Только ядовитые змеи и крокодилы. Голод и страх победят беглеца, выбравшего болото. Милу будет путешествовать по «подпольной дороге», как только я обо всем договорюсь. Это будет тяжелое и опасное путешествие, но оно предпочтительнее ее жизни в Бельфлере.
— Пройти пешком тысячу миль?! — воскликнула Симона. — Беременной женщине?! Через неизвестные дикие пространства?!
— Ее будут тайно провожать от одной станции до другой и снабжать едой и одеждой на всем пути… Но в Луизиане и Миссисипи очень мало станций.
— Я не хочу знать об этом! — решительно сказала Симона. — Зачем вы мне рассказываете ваши секреты?
— Потому что вы можете помочь мне, и я думаю, что вы достаточно сильны и смелы, чтобы это сделать.
Симона неожиданно подумала об Аристе Бруно. Он сказал ей почти то же самое: «Я люблю вызов и думаю, что вы такая же, мадемуазель!»
Ее сердце заколотилось, но она сказала:
— Я не аболиционистка!
— Вы любите рабство?
— Конечно нет, я его ненавижу! — Это заявление удивило ее, но она вдруг поняла, что чувствует именно так. Она ненавидит рабство. — Оно отвратительно, но мы пойманы в его ловушку так же, как и рабы.
