Анна Рэндол - Грехи негодяя
– Мне очень жаль, Клейтон.
– Ты же знаешь, я не верю в извинения.
– Тогда что я должна сказать?
– Ничего. Я просто констатировал факт.
Нет, это неправда. И она не позволит ему притворяться. Вероятно, он прячет свои истинные чувства где-то очень глубоко, но они все же существуют, хочет он того или нет.
– Тогда зачем ты мне все это рассказал? Чтобы я испугалась и замолчала?
– Но это вовсе не…
– Или ты хочешь, чтобы я сполна прочувствовала свою вину?
После короткого молчания Клейтон ответил:
– Нет.
– Однако ты добился именно такого результата. Тебе нравится считать, что я хладнокровная предательница, хотя это не так. Когда ты рассказываешь подобное, у меня сердце разрывается. Я бы отдала все, чтобы избавить тебя от этого.
Левая рука Клейтона крепко сжала поводья.
– Я сказал тебе все это с единственной целью: ты должна понять, что твои сентиментальные чувства относительно фабрики на меня не подействуют.
Похоже, что так оно и было. Иначе реакция была бы другой, не такой… своеобразной. Оливия поняла, что больше настаивать нельзя. В противном случае он ожесточится и вообще не станет ее слушать. Она решила сменить тему.
– Тебе удалось продвинуться со взломом шифра?
– Нет.
– Ты мне скажешь, если что-то получится?
– Сомневаюсь. Но в данном случае это не относится к делу.
– Могу я посмотреть?
Клейтон достал из кармана бумагу и протянул ей. Оливия развернула ее. Листок был покрыт непонятными каракулями.
– Аршун сказал, что Малышка взломала бы шифр.
– Она такого никогда не делала.
– Ты видел что-нибудь похожее раньше? – Для Оливии кириллица уже сама по себе была непонятным шифром. Ее письменный русский язык был еще хуже, чем устный.
Клейтон тут же кивнул; было очевидно, что эта тема его неожиданно заинтересовала.
– Да, видел. Но у нас никогда не было причин расшифровывать такие записи.
Оливии молча кивнула. Через некоторое время спросила:
– Но ты сможешь?
Клейтон снова кивнул:
– Да, возможно.
– Слава Богу! – воскликнула Оливия. – А я уже боялась, что мне нечего будет сказать нашим лидерам.
Рука Клейтона, державшая поводья, заметно напряглась.
– Так ты…
– Я же пошутила!
Клейтон снова устремил взгляд на дорогу.
– Я больше не играю в такие игры. И с чувством юмора у меня стало плохо.
Но это означало, что он помнил. Помнил все. У Оливии и в мыслях не было его провоцировать. Просто так получилось. Клейтон в юности был ужасно серьезным, и ей нравилось над ним подшучивать. Очень хотелось знать, поймет ли он шутку. В девяти случаях из десяти это ему удавалось. Но даже одного оставшегося случая было достаточно, чтобы они потом долго и весело смеялись.
Приободрившись после своей маленькой победы, Оливия приступила к изучению документа.
Уголки губ Клейтона вроде бы чуть дернулись вверх, но уже в следующее мгновение его лицо снова ничего не выражало.
– Когда подъедем к городским воротам, помолчи. Сумеешь?
Покосившись на него, Оливия спросила:
– А что, мы уже близко?
– Более или менее.
– А если точнее?
– Ну, смотря с чем сравнивать… Это намного ближе, чем Англия.
– Какое расстояние отсюда до Санкт-Петербурга? – спросила Оливия, решив больше не играть словами.
– Около четырех миль.
– А что мы будем делать, когда приедем? – Она уже задавала этот вопрос перед выходом из хижины, но Клейтон его проигнорировал.
Проигнорировал и на сей раз.
Оливия тоже подняла воротник тулупа, стараясь не замечать его запаха и радоваться теплу.
Повозка повернула направо, и ее снова бросило в сторону, только на этот раз – не на Клейтона, а к краю телеги. Оливия попыталась ухватиться за край скамьи, но руки были заняты драгоценной бумагой.
В последний момент Клейтон подхватил ее, не дав свалиться с телеги следом за головками капусты, посыпавшимися вниз. На какой-то миг ее спина оказалась прижатой к твердой и широкой мужской груди, а его рука в это время оставалась на животе Оливии. Дыхание Клейтона приятно согревало ее ухо, но уже в следующий момент все кончилось.
– Грязь, – сказал Клейтон и спрыгнул с телеги.
Оказалось, что правое заднее колесо утонуло в грязи до самой оси. А некогда степенный и в высшей степени уравновешенный пони сейчас нервно перебирал копытами – словно хотел встать на дыбы.
Клейтон тотчас успокоил животное. Оливия же, подобрав юбки, также выбралась на дорогу. Ей было прекрасно известно, что такое застрявшие колеса. Она успела это узнать, когда взяла на себя управление фабрикой. Поэтому решила не сидеть в телеге, добавляя свой вес к весу поклажи, и начала собирать ветки и палки, чтобы подложить под колеса.
Она уже подсунула под застрявшее колесо три или четыре ветки, когда ее остановил Клейтон.
– Что ты делаешь? – спросил он, глядя на нее с удивлением.
– Ветки увеличат силу сцепления колеса с дорогой.
– Но почему ты это делаешь? – В его голосе слышалось подозрение.
– Когда же ты поймешь, что я уже не та глупая девчонка, какой была в пятнадцать лет?
– Ты вовсе не была… – Клейтон умолк. Вероятно, хотел сказать ей что-то хорошее, но потом передумал. – Оливия, если ты возьмешь лошадь под уздцы, я приподниму телегу.
– Возможно, будет проще, если мы сначала выгрузим всю капусту.
Клейтон покачал головой:
– Не стоит. Правдинцы будут тебя искать. Я бы предпочел не задерживаться. Не хочу, чтобы они нас нашли.
Такой вариант Оливии тоже не казался привлекательным.
– Я поговорю с пони, – сказала она.
Когда Оливия приблизилась, лошадка покосилась на нее в испуге. Девушка попыталась сделать то же самое, что и Клейтон – поговорить с ней ласково, чтобы успокоить. Но она довольно быстро перешла на английский.
– Нам очень надо, чтобы ты еще немножко потянула. – Лошадь щелкнула крупными желтыми зубами, и Оливия тут же вспомнила довольно много русских слов. – Понимаю, ты женщина и поэтому предпочитаешь Клейтона. Но ему надо поднять телегу. – Лошадь снова щелкнула зубами. – Что конкретно ты говорил этой зверюге? – обратилась Оливия к своему спутнику.
Клейтон отошел от повозки, и Оливия почувствовала, что краснеет, но заверила себя, что это от мороза.
– Я рассказал ей, какая она красивая девочка. – Его голос понизился до бархатистого шепота. – И какая она умная девочка.
