Анна Рэндол - Грехи негодяя
– Не вижу способа переубедить тебя, не подтвердив твое мнение обо мне, – продолжала Оливия. – Ведь если я расскажу, какие добрые дела я сделала, не ставя их себе в заслугу, то получится, что я поставлю их себе в заслугу.
Клейтон сунул правую руку за под тулуп, надетый поверх плаща.
– Ты могла бы сказать мне правду. Почему ты так стремишься в Санкт-Петербург.
Правду? Как она могла ее сказать? Ведь тогда Клейтон возненавидит ее еще сильнее, если такое вообще было возможно.
Правда же заключалась в следующем: она хотела остаться в России, чтобы задержать здесь его. Подальше от фабрики. И если ей удастся задержать его хотя бы ненадолго, на фабрике накопится достаточно денег, чтобы оплатить долговые расписки, ему принадлежавшие. До похищения ей удалось договориться о некотором количестве новых контрактов, так что в ее отсутствие фабрика продолжит работать. В отличие от отца она знала цену хорошим клеркам. Они будут все держать под контролем до ее возвращения.
Но рассказать об этом Клейтону Оливия не могла. Ведь тогда он может передумать и поспешит в Англию, чтобы покончить с фабрикой.
Да, ею руководили корысть и расчет, но это был единственный шанс спасти фабрику.
– Я же тебе уже говорила, что хочу попытаться спасти царя, – пробормотала Оливия.
Она действительно хотела спасти царя – желание было вполне искренним. Восемь лет она делала все возможное и невозможное, чтобы добрыми делами заслужить отпущение главного греха своей жизни – своего участия в том, что произошло с Клейтоном. И теперь, если она могла спасти чью-то жизнь, то хотела во что бы то ни стало это сделать. «Смерть» Клейтона стала душевной раной, которая так и не зажила.
Прислушиваясь, Оливия ждала у двери своей спальни с сумочкой в руке. Ей удалось распахнуть дверь как раз в тот момент, когда мимо проходил отец.
– Папа!
Он резко повернулся к ней – в руке трость, лицо же – скорее удивленное, чем сердитое. Возможно, хоть сегодня папа сумел понять, что пришел к неверным выводам относительно Клейтона. Ведь не он, а кто-то другой в ответе за преступления на фабрике.
– Иди спать, детка, – сказал отец и похлопал ее по щеке.
– Я иду с тобой в суд, папа. Мне необходимо увидеть Клейтона.
Лицо отца покраснело.
– Никуда ты не пойдешь.
Оливия всегда слушалась отца. Так было правильнее… и безопаснее. Прошлым летом отца укусила его любимая лошадь. Несчастное животное в тот же день пристрелили.
Но теперь-то речь шла о Клейтоне!
– Нет, я пойду!
Она оказалась на полу раньше, чем поняла, что произошло. Отец ударил ее по ногам тростью.
Она стала растирать ногу. Неужели отец ударил ее? Ведь он ни разу не поднял на нее руку после того, как она вышла из школьного возраста.
Оливия сдержалась и не расплакалась. Она должна была все объяснить отцу. Наверное, он просто чего-то не понял.
– Папа, Клейтон невиновен. Я это знаю точно. Я должна сказать…
Острой болью обожгло плечо. Оливия расплакалась.
– Этот парень – преступник. Он использовал тебя и лгал тебе. Он попытался использовать тебя против меня, чтобы отобрать фабрику. Ты останешься дома. Я не позволю, чтобы твое имя связали с именем этого сукина сына.
Он снова поднял трость, а Оливия попыталась защитить руками лицо. Но они очень уж сильно дрожали. Она собралась с силами, чтобы снова заговорить, хотя и понимала, что ничего не добьется, а отец опять ударит ее. Наверное, сейчас он ждет извинений за то, что она его разозлила.
Физиономия отца побагровела от ярости.
– Вернись в постель!
Ничего, сейчас она встанет и пойдет в суд после того, как он уйдет.
– Если я увижу тебя в суде, пожалеешь!
Но Оливия твердо решила, что Клейтон будет не один. Судья обязательно узнает правду. Он разберется. Иначе и быть не может. Отец ошибается насчет Клейтона. И на суде правда выплывет наружу.
С Клейтоном все будет хорошо.
– Да, я хочу спасти царя, хочу предупредить его, – повторила Оливия.
– Значит, ты не хочешь сказать мне правду, – констатировал Клейтон.
– Но это правда.
– Возможно. Но уж точно не вся.
Неужели у нее все написано на лице? Впрочем, она никогда не умела скрывать от него свои мысли.
– Ты появился и стал угрожать моей фабрике. Прости, но это не побуждает к откровенности.
Телега подпрыгнула, наехав на корень дерева, и Оливия, чтобы удержаться, инстинктивно ухватился за Клейтона. Она тотчас почувствовала, как напряглось его тело. И он отодвинулся от нее, насколько это было возможно.
– Ты постоянно мне лжешь, что-то скрываешь. Но при этом хочешь меня убедить, что фабрику надо спасти?
Да, именно поэтому она старалась его задержать.
– Сэм Гейнс, четырнадцатилетний парнишка из деревни, был повешен в Лондоне за кражу буханки хлеба. Ты должен помнить его отца, Дугласа. Он работал на фабрике в одно время с тобой.
Клейтон пожал плечами:
– И что же?…
Ох, как же заставить его понять ее мотивы?
– После этого викарий сказал, что если бы у парней была работа, державшая их на одном месте, то их можно было бы уберечь от подобной участи.
Клейтон молча поднял воротник тулупа, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Потом пробурчал:
– Этот аргумент доказывает лишь то, что твоему отцу наплевать на людей.
Оливия скрипнула зубами.
– А после обновления фабрики в городок переехало двенадцать новых семей. Супруги Диплоу убедили своих сыновей остаться в городке и работать на фабрике. Викарий наконец смог залатать дыру в крыше церкви. Я знаю, ты помнишь викария. Он давал тебе книги.
– Я помню, как меня среди ночи вытащили из постели и бросили в загаженную камеру. Еще я помню, как меня избили охранники и сломали ребро. И помню, как другие узники попытались раздеть меня, когда я катался по грязному полу и выл от боли. – Голос Клейтона оставался совершенно спокойным, а на лице не дрогнул ни один мускул.
Оливия не хотела знать эти ужасные подробности. Но они были ей нужны. Ей до сих пор снились кошмары о том, что пришлось пережить Клейтону. Возможно, теперь их вытеснят новые образы. Но по крайней мере она будет точно знать, какие из образов реальные, а какие – вымышленные.
– Мне очень жаль, Клейтон.
– Ты же знаешь, я не верю в извинения.
– Тогда что я должна сказать?
– Ничего. Я просто констатировал факт.
Нет, это неправда. И она не позволит ему притворяться. Вероятно, он прячет свои истинные чувства где-то очень глубоко, но они все же существуют, хочет он того или нет.
