Дональд Маккейг - Ретт Батлер
Зрители и покупатели подходили к длинному зданию конюшни, где устроили торговлю неграми. Внутри толпа покупателей мешалась с живым товаром. Негритянки были одеты в скромные ситцевые платья, на головах платки повязаны тюрбанами, мужчины — в грубых суконных куртках и штанах, подпоясанных веревкой. По прихоти каждого мягкие фетровые шляпы у одних были лихо загнуты набок, у других — практично надвинуты, у третьих — просто примяты.
Пришедшие впервые покупатели рабов напускали на себя вид знатоков, как часто бывает с неопытными людьми.
Кассиус, музыкант, которого жаждал купить Эндрю Раванель, прислонился к дверце стойла, скрестив руки на груди, с банджо на плече. Это был безбородый, полноватый, очень темный молодой негр с благодушными манерами, что некоторым белым казались непочтительными.
— Эй, парень, хочу послушать, как ты бренчишь.
Кассиус с любовью похлопал по банджо, как будто инструмент обладал силой своего хозяина.
— Не могу, масса. Нет, сэр. Аукционер сказал, я должен вести себя так, как девка, знающая себе цену. Не должен ничего давать за просто так. Кто покупает меня, покупает мою музыку… Масса, — добавил он торжественно, — я и пресвитерианца до танца заведу.
Большинство негров старались понравиться покупателям, подыскивая хозяев подобродушнее и тех, кто мог бы купить семью целиком.
— Да, масса, делаю на рисовом поле всю работу от и до. С тех пор как мальчонкой был, знаком с рисом. Зубы почти все на месте, слава Тебе, Господи. Нос сломан — лошадь когда-то лягнула. Вот жена, прачка, и сын, работник в четверть силы, но вырастет — точно себя покажет.
Тем, кого покупали для работ на плантации, приказывали наклоняться, чтобы посмотреть, нет ли переломов. Некоторых просили быстро пройтись туда и обратно, других — попрыгать на месте.
— В лазарете часто бывал, парень?
— Говоришь, троих детей родила и все выжили?
Аукционер, краснолицый, оживленный, расстилался перед покупателями.
— Мистер Кавано, за этот лот не торгуйтесь. Вот что вам нужно — светлокожая девка, четырнадцать лет, лот пятьдесят два. Ну что, угадал? Мне ли не знать!
— Мистер Джонстон, если не даете больше семисот долларов за этого первоклассного парня, вы не столь проницательны, как я думал! Семьсот, все слышали? Семьсот, кто больше? Семьсот долларов раз, семьсот долларов два, семьсот долларов три! Продано на плантацию Дрейтона!
Аукционер быстро глотнул воды.
— Напоминаю вам, джентльмены, наши условия. Выигравший торги платит половину заявленной суммы в кассу и подписывает поручительство, что рассчитается полностью не позже чем через тридцать дней, оставляя купленного негра в залог.
Он широко улыбнулся.
— А теперь вернемся к торгам. Лот номер пятьдесят один: Джо, отличный мальчишка, двенадцати или тринадцати лет.
Забирайся повыше, Джо, столько народу хочет на тебя посмотреть. Это вам не просто долговязый птенец, уже успел нарастить мускулы. Через год-другой будет справный работник. Сообразительный малый, — аукционер поднял палец и подмигнул, — купит Джо подешевле, откормит его и к следующему посеву будет иметь мужчину за детскую цену!.. Джо, повернись, сними рубашку. Видите хоть один шрам на спине? Мистер Хьюджер был прекрасным хозяином, ни разу не ударил его хлыстом. Джо никогда и не нужно было учить, он воспитанный черный, правда, Джо? Я слышу двести долларов? Двести долларов раз, двести долларов два… пятьсот! Пятьсот пятьдесят! Пятьсот пятьдесят раз, два, три… Продано мистеру Оуэну Боллу на плантацию Магнолия.
Эндрю Раванель прислонился к пустому стойлу. Мускулистые ноги наездника были обтянуты коричневыми брюками, рубашку с жабо обрамляли лацканы короткого желтого жакета, на голове красовалась широкополая касторовая шляпа, начищенные сапоги самодовольно блестели. Он лениво помахал пальцем, приветствуя подошедших Кершо и Пурьера. Цветом лица Эндрю напоминал ночную цаплю, бледная кожа была почти прозрачной. Однако под щегольской внешностью скрывалась скрытая пружина воли.
Эдгар Пурьер, чиркнув спичкой, поднес огонь к сигаре Эндрю и кивнул, указывая на высокую мулатку в толпе рабов:
— Неплохая девка.
Генри Кершо вытянул шею, пытаясь определить покупателя.
— Старик Кавано платит. Интересно, знает ли его жена, что ей нужна горничная?
— Горничная, она, конечно, горничная… — манерно протянул Эндрю.
Кершо загоготал.
— А это не Батлера парень? — спросил Эдгар Пурьер. — Исайя Уотлинг? Там, за столбом?
Эндрю Раванель сказал в ответ:
— Интересно, как он может оставаться в Броутоне после того, как Ретт застрелил его сына?
— А куда ему податься? — фыркнул Генри Кершо, — Местом управляющего труднее обзавестись, чем сыном. Если Уотлингу потребуются сыновья, никто не мешает наведаться к подопечным и наделать еще.
— Говорят, Уотлинг набожный? — промолвил Эндрю Раванель.
— Кажется, да. Они с Элизабет Батлер идут молиться каждый раз, как Лэнгстон из города отлучается. Правда, разные бывают молитвы…
— Генри, ты вульгарный тип, — беззлобно бросил Эндрю, — Лот номер шестьдесят один. Это мой Кассиус.
Кершо поскребся, как подобает вульгарному типу, и сказал:
— У меня во фляге ни капли. Пойду в клуб. Эдгар, идешь?
— Останусь.
Эндрю начал торговаться за Кассиуса с четырехсот долларов.
— Четыреста долларов… Шестьсот? Точно, сэр? Да.
Шестьсот долларов за отличного молодого негра. Банджо в подарок — за одну цену сразу два товара.
— Почему Уотлинг торгуется? — спросил Эдгар Пурьер, — Лэнгстону музыкант совсем не нужен.
Когда цифра достигла восьмисот, все отказались торговаться, кроме Исайи Уотлинга и Эндрю Раванеля.
Исайя Уотлинг заявил девятьсот пятьдесят.
Когда Эндрю Раванель поставил тысячу долларов, Уотлинг поднял руку, привлекая всеобщее внимание. После этого он взобрался на ящик, возвышаясь над собравшимися.
— Мистер Раванель, у меня имеется распоряжение господина Лэнгстона Батлера. Я здесь, чтобы спросить: как вы заплатите за этого черномазого, если выиграете торги? У вас есть наличные? Где ваши пятьсот долларов?
Эндрю Раванель остолбенел. Удивление, возмущение, смятение пронеслись по его лицу. Молодой человек обернулся к Эдгару Аллану, но тот исчез. Стоявшие рядом сделали вид, что не смотрят на Эндрю. Те, что стояли подальше, старались скрыть усмешки.
— Господа, господа! — заволновался аукционер.
— Вы сами объяснили нам правила, — напомнил Уотлинг, — Надеюсь, вы будете их придерживаться.
Кто-то одобрительно выкрикнул:
