Дональд Маккейг - Ретт Батлер
— Хмм, что замышляют эти двое?
— А, плевать, — проворчал Генри Кершо, — Одолжи мне двадцать долларов!
Генри Кершо походил на молодого сильного медведя, и характер у него был под стать.
— Генри, ты уже поставил мою двадцатку на Джиро. Больше нет, — Эдгар Пурьер вывернул карманы, — Итак, джентльмены и леди, как Лэнгстон сравняет счет?
— Наверняка скроется, не заплатив, — предположила Джулиет Раванель.
— Нет-нет, милая Джулиет, — сказал Джейми Фишер, — Ты путаешь. Отец Розмари, Лэнгстон, затеял пари, а твой, Джек, проиграл и заплатить не может.
Мисс Раванель фыркнула:
— И за что я только терплю тебя, не знаю.
— Так ведь иначе быстро заскучаешь, — ответил Джейми Фишер.
Несмотря на то что острая на язык девица и безусый юнец были неразлучны, их не касались никакие сплетни. На чем бы ни держалась эта привязанность, все понимали — в ней нет ни капли романтических чувств.
Следующий забег был в два часа. Белые и цветные прогуливались по ипподрому и полю, в Жокейском клубе слуги распаковывали корзины с едой и откупоривали бутылки.
А с дорожки начали сзывать покупателей на торги рабов:
— Негры Джона Хьюджера. Сборщики риса и хлопка, лесорубы, механики, домашние слуги и дети! Сотня первоклассных экземпляров!
Эдгар Пурьер взял у помощника торговца список и пробежал по нему пальцем.
— Эндрю собирается поторговаться за лот номер шестьдесят один. «Кассиус, восемнадцать лет, музыкант».
— Кассиус принесет не меньше тысячи, — сказал Генри Кершо.
— По меньшей мере одиннадцать сотен, — поправил Джейми Фишер.
— Спорим на двадцать долларов?
— У тебя нет двадцати долларов.
И хотя Генри Кершо был тяжелее Джейми на восемьдесят фунтов и привык поступать по-своему, он улыбнулся. С весомым превосходством кошелька Джейми даже молодому медведю остается только улыбаться.
— Джулиет, зачем Эндрю понадобился музыкант с банджо? — спросил Эдгар Пурьер.
— Когда Эндрю грустит, музыка очищает ему душу.
Генри Кершо, отхлебнув, предложил фляжку Джулиет, от чего та, вздрогнув, отказалась. Генри заметил:
— Ни за что не угадаешь, какой конь тянул на прошлой неделе тут тележку с рыбой.
— Верно, Текумсе? — сказал Джейми Фишер, — Разве Ретт Батлер не оставил своего коня с Бонно?
— Лучший моргай[10] в Низинах вез рыбу, — продолжал Генри Кершо, — Я предложил за него две сотни, но негр сказал, что лошадь не его.
— Текумсе стоит не меньше тысячи, — сказал Эдгар Пурьер. — Почему не заставил ниггера продать?
Генри Кершо ухмыльнулся.
— Может, тебе бы и удалось, Эдгар, а мне, черт побери, не поздоровилось бы. Ведь Ретт может вернуться со дня на день.
— А где, кстати, сейчас Батлер? — спросил Джейми.
— Где-то в Никарагуа или Санта-Доминго, — пожал плечами Генри Кершо.
Эдгар сказал:
— Слышал, он в Новом Орлеане. Красотка Уотлинг, Ретт Батлер, внебрачный ребенок Ретта… неплохая настоечка, верно?
Джулиет Раванель подняла брови.
— Эдгар, до тебя дошли самые цветистые слухи. Разве дочка Уотлингов отправилась не в Канзас к родне?
— Родня в Миссури. Но девица туда не поехала, — ответил Эдгар, — Миссурийские Уотлинги терпеть не могут аболиционистов. Ты что, газет не читаешь?
— Эдгар, — игриво сказала Джулиет, — зачем нам, легкомысленным дамам, читать газеты, когда есть джентльмены, которые объяснят все как есть?
Джейми Фишер закашлялся, чтобы скрыть ухмылку.
— По-моему, — сказала мисс Раванель, — гораздо интереснее узнать, что дочка Лэнгстона будет делать с моим дорогим братцем. Розмари определенно его добивается.
— Всегда найдется девица, готовая броситься на шею Эндрю. Не знаю, почему он мирится с этим, — фыркнул Джейми.
— По той же причине, почему он терпит тебя, дорогой Джейми, — сладко улыбнулась Джулиет, — Братец не может без поклонников.
— Сколько времени уйдет у Эндрю, чтобы пленить мисс Розмари? — задумался Эдгар.
— Держу пари, что успеет до конца Недели скачек.
В тени зеленых дубов по ту сторону ипподрома престарелая миссис Фишер, ее внучка Шарлотта и Джон Хейнз устроили пикник. Компания «Хейнз и сыновья» разместила рекламу скачек в Филадельфии и Нью-Йорке: «Неделя скачек в Чарльстоне: поездка в оба конца, размещение в гостинице, питание — все включено!» Джон заказал номера для своих туристов в отеле «Миллз» на Куин-стрит, с лучшим столом во всем Чарльстоне.
Некий турист из Нью-Йорка не скрывал своих симпатий аболиционистам и оскорбил нескольких южан на борту экскурсионной шхуны в Балтиморе.
Однако, узнав, что мистер Миллз — вольный негр, сей аболиционист отказался от места, потребовав вернуть деньга. Правда, поскольку во время Недели скачек во всем Чарльстоне не сыскать было свободной комнаты, он в конце концов поселился в своем номере, но все еще требовал возвращения суммы.
— Принципы у янки чрезвычайно гибки, — сказал Джон Хейнз. — Шарлотта, вы сегодня сама не своя. Где ваша лучистая улыбка?
— Шарлотта страдает по Эндрю Раванелю, — ответила миссис Фишер, резко открывая корзину, — Наша кухарка готовит цыпленка лучше всех в Каролине.
— Бабушка! Я не страдаю!
— Ах, дорогая. Эндрю Раванель — галантный, мужественный, симпатичный, очаровательный молодой человек, да еще и банкрот. Какая девушка пожелает лучшего жениха?
Воздав хвалу цыпленку, Джон продолжил беседу:
— Я надеялся увидеть сегодня днем Розмари. Вчера вечером поспорил на тур вальса, но у нее все танцы были расписаны.
Несмотря на усилия лучших портних Чарльстона, мисс Фишер оставалась непривлекательной: волосы невыразительного мышиного оттенка, цвет лица далек от совершенства, а талия скорее под стать шмелю, чем осе.
Шарлотта поджала губы.
Значит, мы с Розмари больше не подруги.
— Шарлотта, не капризничай. Вы дружите с пяти лет, — возразила бабушка.
Джон Хейнз вздохнул.
— Почему самые прелестные девушки Чарльстона готовы драться из-за одного и того же джентльмена? А обычному парню вроде меня и шансов никаких нет. Не имею ничего против Эндрю, но, если бы он споткнулся и сломал свой аристократический нос — большего изъяна и не желаю, — я бы не очень горевал.
Миссис Фишер подбодрила его:
— Продолжайте, Джон.
Хейнз улыбнулся.
— По-моему, я так и делаю. Должен задать вопрос дамам: вы не думаете, что из меня бы вышел отличный супруг?.. Спасибо, миссис Фишер, я попробую куриную ножку.
Зрители и покупатели подходили к длинному зданию конюшни, где устроили торговлю неграми. Внутри толпа покупателей мешалась с живым товаром. Негритянки были одеты в скромные ситцевые платья, на головах платки повязаны тюрбанами, мужчины — в грубых суконных куртках и штанах, подпоясанных веревкой. По прихоти каждого мягкие фетровые шляпы у одних были лихо загнуты набок, у других — практично надвинуты, у третьих — просто примяты.
