Креолка. На острове любви - Сойер Шерил

Лори снова заплакала. Поль-Арман отвернулся, и они молча завершили долгий путь.

Вечером он сидел в беседке с Лилианой. Она вышивала, пользуясь фонарем, чтобы разглядеть тонкие стежки, а Поль-Арман сидел в тени и пил коньяк. Похороны были назначены на следующий день. Голо положат в освященную землю, поскольку его недавно крестили. В деревне шли обычные мрачные приготовления, но похороны рабов, независимо от того, к какой конфессии они принадлежали, проходили спокойно. Однако Поль-Арман никогда не присутствовал на них. Он вспомнил своих соседей. Один из них — Эдуард Милло. Тот наплодил десять бастардов и делил ночи то с черной экономкой, от которой и прижил их, то с женой, подарившей ему двоих сыновей. Другой, Луи Блонден, не пропустил ни одной горничной и никогда не скрывал своих чернокожих отпрысков от жены, друзей или редких гостей. Такое поведение, в высшей степени вульгарное, считалось почти нормой. Поль-Арман не понимал, как мужчина, любящий жену, вел подобный образ жизни. Представив себе, что его окружает многочисленное темнокожее потомство, он вздрогнул и налил еще одну рюмку.

Наконец он нарушил молчание:

— Лилиан! — Она подняла голову и, отстранив фонарь, взглянула на него. — Не пойти ли мне завтра на похороны? Но только с твоего разрешения.

— Конечно, — спокойно откликнулась она, — тебе следует пойти.

— Как ты добра!

Она улыбнулась, но больше не взглянула на него. Ему были приятны ее молчание, сумерки и коньяк, согревавший нутро. Решение пойти на похороны избавило Поля-Армана от тупой боли, беспокоившей его с самого обеда. Лилиана, лучше, чем он сам, понимавшая его побуждения, задумала позднее, перед рассветом, оставить дверь открытой. Возможно, Поль-Арман придет искать утешения от печали в ее постели.

В сентябре 1755 года по Парижу ходили упорные слухи о близкой войне. Стычки происходили весь год, и в последние дни лета ожидали чего-то решающего. Система европейских альянсов, видимо, могла претерпеть изменения еще до наступления осени; однако было трудно предсказать, какой она станет.

В марте императрица Австрии Мария-Терезия, враг Франции, получила просьбу из Англии предоставить Нидерландам дополнительные войска. Императрица согласилась выполнить эту просьбу лишь в том случае, если Англия пообещает вновь завладеть Силезией, захваченной Фридрихом Прусским в 1741 году.

В апреле Фридрих предложил своей союзнице Франции в случае войны предпринять наступление на Ганновер. Министр иностранных дел Руйе одобрил этот план и пригласил Пруссию принять в нем участие. Однако Фридрих, помимо всего прочего обеспокоенный тем, что Англия оплачивает шестидесятитысячное русское войско, стоящее на его границе, благоразумно отказался.

В мае опасения Франции, связанные с действиями Англии за рубежом, усилились. Двадцать семь вооруженных кораблей с тысячами солдат на борту готовились в июне отчалить в Канаду.

В июле этот флот был атакован недалеко от Ньюфаундленда; англичане захватили два корабля и восемьсот солдат. Герцог де Мирепуа, сообщивший об этом из Лондона, предложил маршалу де Бель-Иль немедленно напасть на Нидерланды, захватить Брюссель и Намюр. Дипломатические отношения с Англией были разорваны.

Каждый день августа во дворец короля, в министерства и салоны Парижа приходили новые противоречивые вести. Аббат де Берни, покинув пост посла в Венеции, был назначен в Мадрид, но ему приказали, как кое-кто утверждал, по рекомендации мадам де Помпадур, остаться в Версале советником по внешней политике и, вероятно, вести секретные переговоры. Если верить слухам, принц Кауниц, первый министр Марии-Терезии, отправил письмо мадам де Помпадур, желая наладить контакт с королем Людовиком XV, но никто не знал, о чем говорилось в этом письме. Между тем военный договор с Фридрихом Прусским, подписанный в Экс-ла-Шапель в 1749 году, предстояло продлить в начале 1756 года, и Фридрих выжидал. Его устраивал не слишком обязывающий оборонительный договор, и он не спешил подписывать его.

Хорошенькая баронесса де Шату из Орлеана пришла в восторг, находясь в Париже в это же время, и думала лишь о том, как продлить отведенные ей две недели. Валери, остановившаяся на улице Сент-Оноре в качестве гостьи мадам де Рошфор, чувствовала, что оказалась в центре волнующих событий. О шевалье д'Эоне, который в июне покинул Париж с какой-то миссией, с тех пор больше ничего не слышали. Ги де Ришмон, нынешний военный министр, друг маркиза д'Аржансона, бывшего министра иностранных дел и брата графа д'Аржансона, ответил на большую часть вопросов Валери по поводу настроений при дворе, хотя не очень часто посещал Версаль. С каждым днем намерения его величества становились все воинственнее, но Франция была плохо подготовлена, для того чтобы вступить в войну, хотя духовенство в начале года преподнесло в дар государству шестнадцать миллионов.

Валери де Шату испытывала удовольствие от того, что наконец-то встретила мадемуазель де Нови, прибывшую в столицу Франции из Италии вместе с братом. Половина Парижа считала этого брата мифом, поскольку он так и не появился. Но сейчас это никого не интересовало, ибо «прибыла» сама мадемуазель де Нови. Она превосходила парижских дам прекрасным произношением, часто рисковала своим богатством, делая умопомрачительные ставки в игре, и слыла признанной красавицей. Парижские матроны опасались мадемуазель де Нови. Ее происхождение ставили под сомнение. Несмотря на титул, она все же была лишь итальянкой, однако общалась с высшей знатью. Казалось вполне вероятным, что однажды она поймает в свои сети аристократа высокого происхождения, и если он вступит с ней в брак, это шокирует всех. Однако со временем эти опасения улетучились. Маркезина явно не охотилась за мужем и, когда кадет из Сен-Сира, шевалье д'Эди, влюбился в нее, она не вступила с ним в интимные отношения. У нее также хватило ума не окружать себя итальянцами.

Валери де Шату, располагая временем, наблюдала за маркезиной в последнюю ночь перед возвращением в Орлеан. Эта молодая особа играла в карты, а Валери сидела в игровой комнате, просматривая ноты. На маркезине было темно-красное платье с глубоким вырезом и серебряной вышивкой. На ее шее сверкало бриллиантовое колье. В страсти к таким украшениям, как поговаривали, маркезина соперничала с Помпадур. Впрочем, когда речь заходила о ее драгоценностях, маркезина лишь насмешливо улыбалась и называла их своим движимым имуществом, напоминая всем, что может в любой момент покинуть Париж и продолжить свое путешествие. Между тем маркезина обзавелась завидным гардеробом, красивым экипажем, отличной парой серых лошадей и обставила гостиную в отеле «Люксембург» так модно, что приглашала лучших представительниц дамского общества на послеобеденные игры в карты.

Валери де Шату, сама красавица и весьма умная женщина, невольно восхищалась маркезиной. Та полностью отдавалась игре. В такие минуты ее прекрасное сосредоточенное лицо напоминало скульптуру, но в глазах горела неукротимая страсть. Маркезина была частой гостьей в салоне мадам Дюдефан. Сильный, оригинальный ум позволял ей держаться на равных с выдающимися мыслителями. Убежденная в своей правоте, она проявляла упрямство и гордость. Маркезине прощали горячность, ибо никто не оставался равнодушен к ее обаянию и красоте.

Валери не нравилось только одно — Шарлоттой де Нови увлекался Ги де Ришмон. Валери раздражалась и нервничала, видя их вместе: ей не хотелось, чтобы эта новая дружба отдалила от нее маркиза. Вскоре у нее появится возможность понаблюдать за ними, когда Ги с Анри Бруссаром прибудет от мадам Жофрен.

Обычно графиня де Рошфор обижалась, если кто-то заходил к ней, отужинав в другом доме, но она всегда делала исключение для гостей мадам Жофрен. Графиня не могла завидовать непривлекательной матроне, принадлежавшей к среднему классу, хотя та была богата, умна и воспитанна. Понедельники мадам Жофрен (художники) и среды (философы, математики) не вызывали ревности графини. Зная, что эти ужины проходят очень интересно, она не без иронии приветствовала друзей, часто посещавших мадам Жофрен, намекая, что им нужно повеселиться.