На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина

— Из-за вас я все время должен влезать в дела службы этого закомплексованного педанта. Что там у вас стряслось с вашей дамой сердца? — улыбнулся Геринг довольно, сделав глоток коньяка. — Наверное, где-то что-то сболтнула неосторожно, да, глупая? Или слушала дегенеративную музыку негров? Или, что еще хуже, помогала любителям мацы?

Значит, вот по каким поводам обращались прежде к рейхсмаршалу офицеры люфтваффе, прося заступничества у «второго человека рейха». «Что ж, теперь его коллекция просьб пополнится настоящим бриллиантом», подумал с иронией Рихард.

— Пока я был на фронте, она была направлена в исправительный лагерь. Я не знаю точно, какие обвинения ей предъявили, но подозреваю, что это было преступление против чистоты крови.

Геринг поднял на Рихарда тяжелый взгляд исподлобья, снова теряя недавно бьющее в нем ручьем радушие.

— Преступление против чистоты крови? — переспросил он, словно пытаясь понять, не ослышался ли он.

— Она русская. Попала сюда в числе восточных работниц в 1942 году, — продолжил Рихард, чувствуя, как все медленнее в нем бьется сердце. Странно, но на него вдруг снизошло какое-то спокойствие, как только он озвучил свою просьбу и изложил основные детали. — Я… я вступил с ней в отношения в начале этого года. Когда я вернулся, то обнаружил, что ее отправили в лагерь. В какой — мне неизвестно. О вашем великодушии, господин рейхсмаршал, постоянно говорят офицеры. Вы знаете меня, как продолжателя вашего дела и дела моего дяди ради блага великой Германии. Я верю, что только вы как второй человек в рейхе после нашего фюрера, можете помочь разыскать…

— Довольно, — медленно сказал Геринг. Он по-прежнему пытался выглядеть суровым, но его глаза выдали, насколько ему приятна лесть сейчас. — Довольно, господин майор, мне все ясно уже. Вы понимаете, что признаетесь мне сейчас в преступлении против идеалов рейха? Вы осознаете, чем вам грозит эта история? Даже если я забуду о ней, вмешавшись в это дело и оказав вам содействие, собаки Гиммлера непременно вцепятся в нее своими зубами. Сейчас как никогда положение люфтваффе шатко в глазах фюрера, и они не преминут утопить кого-нибудь из рядов моих людей. И я хочу сказать сразу, что не буду вмешиваться, если они захотят вашей крови, господин майор. Несмотря ни на ваши заслуги перед страной, ни на наше личное знакомство и мою дружбу с умершим фон Кестлин. Вы понимаете это? Понимаете, что ждет вас? Откажитесь от вашей затеи. Пока есть время. Я прикажу пересмотреть результаты заключения, и по перекомиссии вы отправитесь на фронт. Но по-прежнему как герой Германии, а не как осужденный военным трибуналом в штрафную эскадрилью. И это в лучшем случае. Потому что сейчас даже сыновья генералов попадают в исправительный лагерь за свои преступления против рейха. Поэтому я не могу не спросить вас — вы уверены, что хотите этого? Что готовы так рисковать своей жизнью?

Она была маленькой и хрупкой. Он вспомнил, какими тонкими были ее запястья, и каким грациозным, почти воздушным было тело. Она не выживет в тюрьме долго. Он обязан сделать хоть что-нибудь, чтобы вытащить ее. Он чувствовал ответственность за нее. В тот день, когда взял ее невинность, он принял на себя обязательства за ее судьбу.

— Да, я уверен.

— Ваша жизнь принадлежит Германии! И это совсем не та ценность, которую стоит обменивать на жизнь какой-то русской! — вдруг вспылил Геринг на какие-то секунды, хлопнув по столу ладонью, но его гнев тут же погас при ответе Рихарда.

— Это та самая ценность, которую стоит обменивать другую жизнь.

Он произнес это без раздумий и твердо, как говорят всем известную истину, и смело встретил прямой взгляд рейхсмаршала, в котором ярость спустя мгновение растаяла без следа. Теперь Рихард не мог понять, о чем думает Геринг, рассматривая его пристально какое-то время.

— Так безрассудно, но благородно поступать можем только мы, немцы, потомки великих рыцарей! — хлопнул в ладони вдруг рейхсмаршал, блеснув кольцами на пальцах. — Что ж, я помогу вам. Но у меня есть условие. Если все обойдется, и собаки Гиммлера не вцепятся в вашу глотку после, вы уберете свою русскую после того, как вытащите из лагеря, куда угодно, но как можно дальше. И вам придется обратиться в «Союз немецких девушек», с просьбой подыскать супругу-арийку. Думаю, это успокоит собак СД хотя бы частично. Вы должны быть выше всех подозрений с этих пор. Вы понимаете?

— Я сделаю это.

Рихард сейчас был готов пообещать даже достать луну с неба, если бы от него потребовали. И более того — сделал бы все, чтобы исполнить это обещание. Только бы вытащить Ленхен из лагеря.

— Теперь я понимаю, почему вы получили свое прозвище «Безумный барон», — произнес после короткой паузы Геринг. — Прийти с такой просьбой ко мне… Вам повезло, что я не такой педант, как Гиммлер. Во мне бьется сердце немецкого рыцаря! Да, именно так!

Геринг вдруг резко поднялся на ноги и приложил руку к груди, на какую-то секунду перепутав стороны. И только теперь, приглядевшись пристальнее к румянцу на щеках рейхсмаршала, который яркими пятнами алел на фоне белоснежного кителя, прислушавшись к его чуть сбивающейся речи, Рихард понял, что Геринг не совсем трезв сейчас. Да, его движения были твердыми, поступь прямой, и не было запаха алкоголя, но резкая смена настроения — от ярости к спокойному рассуждению, от бурного негодования к экзальтированной радости — говорила о том, что рассудок рейхсмаршала замутнен, а чувства преувеличены. Рихард вспомнил о слухах, которые услышал впервые в Каринхалле, когда на вечеринке после получения Рыцарского креста увидел Геринга с нарумяненным как у кокотки лицом и подведенными черным глазами. Тогда он слишком бурно реагировал на все происходящее, впадая в крайности — от безудержного веселья до гнева на то, что не подали вовремя напитки. В Берлине и в кругах командования люфтваффе поговаривали, что лечение от давней зависимости, развившейся после ранения, не помогло, и после долгого перерыва рейхсмаршал снова начал злоупотреблять средствами для подавления боли от старой раны [102].

«Нет, этого просто не может быть», убеждал себя Рихард, пока ехал домой в Далем. «Одно дело принимать лекарства в своей вилле в Каринхалле, и совсем другое — в Берлине, в здании рейхсминистерства. Кто рискнет сделать подобное?» И тут же приходил ответ — Геринг, славящийся сейчас своим странным поведением, несуразной формой, а порой и поведением во время приемов, как рассказывала мать. Его обожал немецкий народ, даже несмотря на частые налеты британских бомбардировщиков, и он мог творить почти все, что хотел. Наверное, именно таким когда-то был Нерон, который точно также считал себя ценителем прекрасного и неповторимым полководцем.

Рихард всерьез полагал, что вряд ли дело двинется куда-либо с той точки, которую он незримо ощущал в этом деле после разговора с рейхсмаршалом. Едва ли тот вообще вспомнит, зачем приходил племянник бывшего друга. Но Рихард ошибался. На следующий же день на виллу позвонили из канцелярии рейхсмаршала и попросили продиктовать данные «потерянной собственности господина майора». А через еще два дня, во время завтрака, на виллу приехал господин в темном штатском костюме и черном плаще, в котором без особого труда каждый немец признал бы служащего СД с первого же взгляда.

— Нет-нет, прошу вас, не прерывайте свой завтрак, — поднял он руки вверх, когда перешагнул столовую без разрешения на это хозяев. За его плечом мелькнуло белое от страха лицо Анны, которая не понимала, что ей делать сейчас, но точно знала, что ей достанется от баронессы за то, что пустила гостя сюда.

— Желаете горячего шоколада? — стараясь, чтобы голос звучал как можно хладнокровнее, спросил Рихард, подавая знак служанке сервировать еще одно место за столом. — Или кофе?

— С удовольствием выпью кофе, — улыбнулся в ответ гость, сбросив плащ и шляпу руки другой русской, Нине, и занимая место за столом. Он нарочито медленно кивнул приветственно баронессе, которая наблюдала за ним, чуть побледнев. — Но только попрошу вас поторопиться, господин майор, нам предстоит дорога, а мне нужно вернуться засветло в Берлин. Дела, сами понимаете. В последнее время их становится все больше и больше.