Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Не смешно. — Антоний наклонился и поцеловал меня.
— Не смешно, — согласилась я, обвивая руками его шею. — Прости меня.
— Похоже, нам обоим есть что прощать, — промолвил он, увлекая меня на постель.
Доверительный разговор после долгого молчания, объятия после долгого воздержания — все было так неожиданно. Антоний казался новым человеком, которого я должна узнавать заново.
И вот пришло время военного совета, чтобы согласовать общую позицию перед началом действий. Каждый должен был четко представлять себе и собственную задачу, и общую стратегию, что не так просто, как может показаться. Среди командиров сохранялись глубокие разногласия относительно наших действий. Все сходились лишь на том, что оставаться и дальше в этом проклятом месте, ничего не предпринимая, недопустимо. В данных обстоятельствах армия и флот стали обузой: они слишком велики, чтобы просто бросить их здесь, но слишком слабы, чтобы положиться на них в деле спасения. Главный вопрос заключался в том, что именно, армия или флот, находится в худшем состоянии.
За раскладным столом сидели четыре флотоводца: видавшие виды Соссий и Публикола и менее опытные Инстий и Октавий (не лучшее имя для нашего лагеря). Сухопутные силы представляли наш лучший полководец Канидий и Деллий. Жара не ослабевала, а с нею болезни и истощение. В душном помещении вились тучи насекомых. Они нагло садились на разложенные Антонием карты, словно предвкушали, сколько трупов им на поживу останется в этих местах.
Антоний прихлопнул муху, и на месте Афин появилось жирное пятно.
— Друзья мои, — промолвил он, наклонившись вперед и опираясь на стол, — сегодня мы должны принять окончательный план.
О необходимости такого решения разговоры велись давно. Но сейчас, когда момент настал, все растерялись, и повисло молчание.
— Канидий, каково состояние легионов? — нарушил тишину Антоний.
Канидий встал.
— Из ста тысяч солдат в настоящий момент осталось семьдесят, способных держать оружие.
Сидевшие за столом не сдержали тяжелых вздохов. Мы потеряли тридцать тысяч человек, не проведя ни единого настоящего сражения! Воистину, хвори опаснее мечей и катапульт.
— Самые большие потери среди войск подвластных царей, прежде всего из-за массового дезертирства. Остались в основном римские легионеры, среди них много ветеранов.
— И неудивительно, — буркнул Публикола. — Октавиан не таскает с собой ненадежных иностранцев, от них одна морока.
Я невольно подумала, не относит ли он к «ненадежным иностранцам» и меня.
— Численность войск наших и противника сейчас примерно одинаковая, — заключил Канидий.
— Ага, минус отбросы, — подал реплику Публикола.
— Что ж, — заговорил Антоний, — при приблизительно равной численности, римляне против римлян, можем ли мы сказать, что наши силы равны во всем?
— Во всем, кроме боевого духа, — ответил Канидий после недолгого размышления. — Он всегда выше у той стороны, которая окрылена недавними успехами, даже если она уступает противнику численно. Но, несмотря ни на что, наши люди стремятся действовать. Я бы рекомендовал оставить флот и провести организованное отступление на восток, в направлении Македонии, чтобы объединиться с нашими силами, находящимися там. Мы призовем на помощь царя Дикома, чьи владения находятся неподалеку. Октавиан в этом случае последует за нами, и мы сумеем вовлечь его в битву, чего так долго добивались.
Он посмотрел на меня.
— Царица со свитой может отправиться сушей в Египет и ждать исхода там.
Меня это удивило.
— Канидий, — я чувствовала себя преданной, — ты ведь сам выступал за мое участие в походе.
— До того, как Агриппа сделал твой флот беспомощным, — ответил он. — Сейчас твое присутствие лишь усложняет наше положение, ибо ты — мишень для выпадов Октавиана. Оставаясь с нами, ты вредишь делу Антония.
Правда в его словах была, но это не имело значения. Если Египет не будет участвовать в войне как самостоятельное государство, он окажется низведенным до уровня подвластного царства, одного из многих. Это падет на нас непереносимым позором и подтвердит насмешки наших врагов в Риме.
— Мне кажется, — вступила я в спор, — что, получив приказ об отступлении, солдаты примут его за признание нашего поражения. Тогда дезертирство станет массовым, и скоро у нас не останется армии, способной противостоять идущему по пятам Октавиану.
— Другой план заключается в том, чтобы прорвать морскую блокаду и спасти столько кораблей, сколько удастся, — сказал Антоний. — Следует помнить: если мы лишимся всего флота, наша сухопутная армия окажется запертой в Греции, не имея возможности переправиться в Азию. Враг же будет невозбранно господствовать на море.
— Ба! — махнул рукой Деллий. — О флоте можно забыть.
— Каково состояние кораблей? — спокойно спросил Антоний.
— У нас очень мало гребцов, и многие корабли повреждены, — ответил Соссий.
— А для скольких кораблей хватит гребцов? — последовал уточняющий вопрос.
— Не более трех сотен, — отозвался Соссий. — Вместе с египетскими.
И снова за столом раздались тяжкие вздохи. Год назад мы имели пятьсот боевых кораблей и триста вспомогательных транспортных, не считая легких разведывательных суденышек. Какой урон!
— В таком случае лишние корабли нужно сжечь, — заявил Антоний. — Нет смысла дарить их Октавиану.
Сжечь мои корабли? Они стоили мне так дорого!
— Египетские корабли укомплектованы наемными командами, которые вполне надежны.
— Может, они и надежны, да осталось их мало, — промолвил Публикола. — Лихорадка и понос не разбирают, кто египтянин, кто грек, кто римлянин.
— Да забудьте о море! — вновь встрял Канидий. — Флот обессилен. Антоний — не флотоводец, он сухопутный военачальник, а римские ветераны сохранили боевую готовность. Агриппа, напротив, не слишком силен на суше, а сам Октавиан не способен командовать ни в воде, ни на земле. Стремиться к победе надлежит там, где ты силен, а не там, где слаб.
Антоний опустил веки, словно старался отвлечься от всех посторонних звуков. В нем происходила внутренняя борьба. Инстинкт подталкивал его к выбору сухопутного плана, однако верховный командующий должен был рассматривать все имеющиеся возможности и обдумывать не судьбу отдельного, пусть масштабного сражения, а общую стратегию кампании. В этом смысле морской бой был предпочтительным и с точки зрения сохранения ресурсов, и с прицелом на последующие действия для достижения победы.
Как поступил бы на его месте Цезарь? Трудно сказать, но Цезарь принимал бы решение сам. Та же задача стояла перед Антонием.
