Людмила Третьякова - Дамы и господа
Конечно, на берегах Невы вовсю и отнюдь не сочувственно обсуждалось поведение вздорного миллионера. Понимая положение Авроры, Александр II сумел положить конец сплетням и нападкам на ее сына. Во время многолюдного приема он повел разговор так, чтобы иметь возможность коснуться инцидента в Париже.
— Павел Павлович весьма симпатичен мне, — громко сказал государь. — Должен сказать, что я на его месте вел бы себя точно таким же образом.
Разговоры тотчас примолкли. И все же, спокойствия ради, Демидова, имя которого было у каждого на слуху, решили перевести служить в Вену.
…Вена не Париж. Авроре хотелось, чтобы эти изменения не сказались болезненно на самолюбии сына. Все складывалось так, что ей надо опять отправляться в путь, посмотреть, как устроится Павел на новом месте, пожить с ним…
Маленькая красивая Вена тех лет была достойным соперником Парижа как город музыки и театра. Концертные залы были переполнены, вернисажи следовали один за другим, а светская жизнь била ключом. Ни о какой провинциальной скуке, которой боялся Демидов, тут не могло идти и речи. Как всегда, он приобрел себе здесь друзей, а его громкая слава миллионера даже при самой маленькой должности открывала ему двери дворцов австрийской знати. Само собой, матушки и дочки оживились при виде русского красавца, которому, как прошел слух, принадлежали неисчислимые богатства холодной и загадочной Сибири.
В любом случае присутствие здесь матери Павла оказалось очень кстати. Недаром она, смеясь, говорила своему старому приятелю Тютчеву, что уподобляет себя опытному брандмайору, который не только мигом срывается на пожары, но даже порой знает, где может загореться.
* * *Приехав в Вену, княгиня Бетси с удвоенной энергией стала возить племянницу всюду, где собиралось общество. Все вернулось на круги своя: она вновь ругала Мари за апатию и нежелание вызывать к себе интерес.
— Я могла бы подумать, что вы, дорогая, просто рождены быть монашкой, если б не эта неуместная прыть, которая обнаружилась в вас ну… в этих ваших амурах с наследником.
При этих словах Мари, шедшая рядом с княгиней по дорожке Пратера — излюбленного венцами парка, остановилась и с каким-то странным выражением лица посмотрела на тетушку.
Бетси смутил этот взгляд, и она примирительно сказала:
— Ах, милая, не обижайтесь. Но надо же в самом деле понимать, кто вы и что он.
Она приподняла раскинутый над нею зонтик.
— Для вас все эти амуры означали зря потерянное время. Что прикажете делать теперь? Австрияки не немцы, конечно, но тоже любят считать деньги и ищут невест с приданым. А есть ли тут кавалеры из русских, которых не волнует приданое? Бог знает…
Вечером Барятинская повезла Мари к графу Шварценбергу, пригласившему их на премьеру музыкальных новинок.
…Когда Аврора Карловна с сыном вошли в большую гостиную, здесь уже было много народа. Гости переговаривались между собой. Шелестели программки, предусмотрительно заготовленные хозяевами. Музыканты настраивали инструменты.
Демидовых усадили на еще свободные, удобно расположенные кресла. Аврора Карловна заметила чуть впереди, наискосок сидевшую княгиню Барятинскую. Она была с племянницей, которую Демидова тотчас узнала.
Княгиня что-то говорила ей, потом осматривалась, словно отыскивала тех, кого надеялась увидеть, и снова обращалась к Мари.
Та сидела, повернув к княгине голову. Аврора видела низко уложенный узел темных волос и тонкую нитку жемчуга на нежной шее.
Демидова хотела сказать Павлу о Бетси, но тут заиграла музыка, и она принялась слушать.
В какой-то момент она увидела, что сын глядит в ту же сторону, куда только что смотрела она. Его взгляд, напряженный, пристальный, удивил Демидову. Выражение лица было такое, будто он силился что-то вспомнить.
Едва окончилась первая пьеса, Павел, пригнувшись к матери, спросил:
— Вы видели Бетси? А кто рядом с ней?
— Ее воспитанница. Мещерская, кажется. — Прикрывшись веером, она добавила: — Бетси сейчас живет здесь и всюду возит ее с собой. Хочет как-то пристроить. Девушка совершенно без состояния. Но очень милая.
Но тут музыканты вновь заиграли. Павел, чуть отстранившись от матери, казалось, ничего не слышал, думая о своем.
Когда объявили антракт и все стали подниматься с мест, чтобы немного размяться, она сказала:
— Надо подойти к Бетси.
— Нет-нет, — неожиданно отказался Павел.
Они увидели, как к ней и Мещерской приблизился какой-то осанистый господин. Все трое вышли в соседний зал, где на столиках было приготовлено для гостей легкое угощение.
Павел уговорил мать уехать пораньше. В экипаже все молчал, сидел, прикрыв глаза. Но она видела, что сын взволнован, и не находила тому причин.
Приехав домой, они разошлись по своим комнатам. Переодевшись, Аврора Карловна, как всегда перед сном, взялась за книгу.
Раздался осторожный стук, дверь приотворилась, и сын, стоя на пороге, тихо спросил:
— Вы не спите? Я хотел…
— Заходи же.
Павел все еще был во фраке, но мать заметила, что настроение у него переменилось: сын выглядел довольным и умиротворенным. Сев в кресло напротив, он сказал:
— Помните ту девушку в зале, что сидела с Бетси? Я женюсь на ней!
…Через два месяца в Вене состоялось венчание Павла Демидова с княгиней Марией Мещерской.
Аврора Карловна была счастлива. За долгие-долгие годы неизбывная тревога за сына уступила место спокойствию. Несмотря на то, что свадьба с Мещерской произошла скоропалительно, и у нее не было времени составить о Мари мнение, что-то подсказывало, что на этот раз ее беспутный Поль вытащил счастливую карту. Похоже его фраза, «Я женюсь на ней!» — была не минутной прихотью, каких за ним числилось множество, а оказалась провидческим внушением ангела-хранителя, вмешаться которого в неупорядоченную жизнь сына денно и нощно молила мать.
После ночного разговора Аврора внимательно наблюдала за Павлом. Она видела, как быстро тот изменился. Всегдашняя беспечная усмешка исчезла с его самодовольного лица. Он заметно похудел и все выспрашивал, что ему делать, если на свое предложение он получит отказ. Собравшись к Барятинской с визитом, которому отводил роль решающую, Павел в первый раз за всю жизнь попросил у матери успокоительных капель. Прощаясь с ней, он был бледен как смерть и у порога обернулся: «Перекрестите…»
Все это давало Авроре Карловне надежду, что сын вступил в совершенно новую пору жизни. Она видела увлеченность Павла своей избранницей, его постоянное стремление любой их разговор свести к Мари. Выражение глаз, движение руки, старавшейся ненароком коснуться хотя бы кружев на платье невесты, новые интонации в голосе, новые суждения по поводу тех или иных вещей — все это убеждало Аврору, что сын изменился, обрел новый, сокровенный смысл в жизни.
