Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея
Молодые сгрустнулись о Дмитрицком; они содрогнулись при мысли, что без него никогда бы им не быть вместе. В это время явился из Москвы Иван.
— Ты один? а Василий Павлович Дмитрицкий? Письмо отдал? — торопливо спросил его Рамирский.
— Отдал, сударь; они изволили сказать, что некогда им к вам ехать; дела, сударь, служба не позволяет; а как только возможно им будет, так они напишут к вам.
— Не понимаю! — вскричал Рамирский, — что его удержало? Какая служба? Так он и сказал?
— Так точно, сударь. Рамирский пожал плечами.
— Не понимаю! Что он еще затеял!..
Прошел целый месяц, во время которого дозволяется все на свете забывать и ничего не чувствовать, кроме собственного счастия, вдруг Рамирский получает письмо.
— Мария! — вскричал он, — поди, друг мой, сюда! письмо от Дмитрицкого.
— Неужели? Что он пишет?
— Я без тебя не хотел читать.
— Читай скорее! — сказала Мери, приклонясь к плечу мужа.
«Здоров ли, Федя? — читал Рамирский. — Здорова ли твоя Маша? Спасибо тебе, любезный друг; угадал, что мне нужно; а уж как нужно-то было! Поверишь ли, пошел бы в воры, чтоб добыть денег. Ты, я думаю, удивился, прождавши меня напрасно? Что ж делать: по справкам оказалось, что и у меня есть сердце. Если б ты знал, как оно во мне перевернулось! Помнишь, как я ненавидел Саломею? Теперь совсем другое: подле Саломеи, умирающей в богадельне, я узнал, что эта ненависть левая сторона любви. Если б она умерла, и я бы умер; но Саломея мне обязана жизнию! мне! понимаешь ли ты, душа моя, это чувство? Она прошла сквозь чистилище, демон оставил ее. Сегодня в первый раз Саломея молилась, а я в первый раз понял, кто надежный кормчий посреди треволнений житейского моря и где маяк для погибающих».
— Ах, друг мой, и он, кажется, счастлив, — сказала Мери, — как бы мне хотелось видеть эту Саломею!
— Боюсь я, что это какие-нибудь новые фантазии, проказы и больше ничего!
— Дочитай же письмо.
«Уведомь, пожалуйста, про Яликова: доволен ли он управительской должностью, которую ты ему дал? Будь здоров, до свидания».
— Чудак! ничего не написал обстоятельно!..
— Какой Яликов? — спросила Мери.
— Муж этой Саломеи.
— Где ж он? Какую ты дал ему должность?
— Он и не являлся; взял деньги на дорогу и пропал. Через несколько времени Рамирский получил второе письмо
от Дмитрицкого и вздрогнул. Оно было писано из Сибири.
«Ты, друг Федя, предлагал мне денег, звал к себе на житье. Я сбирался уже к тебе; но увы! судьба сослала меня вместе с Саломеей в Сибирь…»
— Маша! — вскричал Рамирский, — я предвидел, что Дмитрицкому несдобровать!.. Слушай!
— О, боже мой! бедный Дмитрицкий, — вскричала и Мери с ужасом, когда Рамирский повторил первые строки письма.
«Да, душа моя, — продолжал читать Рамирский, — как это все случилось, по сю пору не пойму и не приду в себя. Помню только сквозь сон, что какой-то благодетельный гений посмотрел мне в лицо, узнал меня и крикнул: „А! говорит, тебя-то мне и нужно! Вот тебе пять тысяч на дорогу, десять тысяч в год жалованья, ступай в Сибирь, на мои золотые прииски!“ Нечего было делать — поехал…»
— Ах! на душе отлегло! — проговорил Рамирский, вздохнув свободно.
Мери вместо слов поцеловала прослезившиеся его глаза и сама прослезилась.
— Ну?
«Надо было ехать, во-первых, потому, что я решительно предоставил распоряжаться мной судьбе или кому угодно; а во-вторых, необходимо было исполнить предсказание: оно у меня из головы не выходило: еще в малолетстве одна старая колдунья, которой я подставил ногу, сказала мне: „Сорванец, постреленок! быть тебе в Сибири“. Вот я и в Сибири. И ты представить себе не можешь, как я счастлив, что выбрался из вашего житейского моря в пустыню, и конец приключениям».
— На долго ли-то конец приключениям?.
— Ах, не сглазь! — сказала Мери.
ПРИМЕЧАНИЯ
Роман под названием «Приключения, почерпнутые из моря житейского» впервые печатался, с июня 1846 года по январь 1848 года, в журнале «Библиотека для чтения».
Критика сразу же откликнулась на новое произведение Вельтмана, писателя широко известного в те годы. Белинский в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года», опубликованную в первом номере «Современника» за 1847 год, еще не дождавшись, когда роман будет закончен, писал: «Г. Вельтман обнаружил в новом своем романе едва ли еще не больше таланта, нежели в прежних своих произведениях, но вместе с тем и тот же самый недостаток уменья распоряжаться своим талантом… Большая часть… лиц изображены или очеркнуты с большим искусством. Ход романа очень интересен, в событиях много истины, но в то же время и много невероятностей. Когда автору нет средства естественно развязать узел завязки… Все делается по щучьему велению…» В этой статье великий критик указывал: «…все, что составляет слабые стороны Приключений, вышло из намеренного желания г. Вельтмана доказать превосходство старинных нравов перед нынешними».
Последнее замечание Белинского было вызвано тем, что Вельтман — славянофил по убеждениям — видел в старой патриархальной жизни свой общественный идеал и это нашло отражение в романе «Саломея».
В 1849 году роман вышел отдельным изданием в 2-х томах под названием «Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея». Вельтман внес много стилистических изменений в его редакцию, частично произвел сокращения текста. Этому изданию автор предпослал следующее предисловие: «Приключения, почерпнутые из моря житейского» печатались отдельными частями в «Библиотеке для чтения» в продолжение трех лет; 12 частей, составляющие приключения Саломеи и героя бывалых времен Дмитрицкого, предлагаем для многих не так, как новость, но как необходимое напоминание некоторых лиц, с которыми, может быть, встретятся читатели «Москвитянина» в продолжении Приключений. По самому заглавию книги можно понять, что это не собрание типов разных слоев общества; напротив, это очерки и характеры неопределенных личностей, резко отделяющихся от общества своею нравственною и физическою наружностию, странностями и даже безобразием. Этому соответственен и вымысел самих приключений. Жизнь подобных лиц, как Саломея и Дмитрицкий, не могла иначе идти как не через невероятные мытарства.
В предисловии Вельтман, не называя Белинского, отвечает ему на те замечания, которые были высказаны критиком в статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года». Писатель не хочет видеть в своих персонажах характеры, типические для своего времени, какими они действительно были, он уверяет, что «это… характеры неопределенных личностей, резко отличающихся от общества своею нравственною и физическою наружностию».
