Джулия Грайс - Любовный огонь
Последовало долгое молчание, прерываемое только щебетом птиц и криками уличных торговцев. Квентин тяжело оперся о перила. Губы мгновенно побелели, от лица отхлынула кровь.
– Я… не знаю, что сказать, сестра.
– Боюсь, здесь нечего сказать. Папа умер, и мы остались одни на свете. Но, Квентин, наши беды на этом не кончились. Эрхарты… словом, они разорили отца и отобрали Лохлан и все паше состояние.
– Значит… Лохлана больше нет?
– Да. Поместье в руках Нейла Эрхарта.
– Эрхарт, – медленно повторил Квентин. – Мне следовало пристрелить этого негодяя, Бренна. Прикончить за все, что он с тобой сделал. Но я струсил. Позволил отправить себя в Америку, послушался уговоров.
– Отец просил нас уехать. Мы… ты не мог знать…
– Это ничего не меняет! Не вернет ни отца, ни Лохлан!
Квентин шагнул к маленькому шкафчику вишневого дерева и вынул бутылку виски и бокал. Налив почти до краев янтарной жидкости, он залпом осушил бокал и вытер заслезившиеся глаза.
– Иисусе, стыдно признаться, но мне стало легче. Прости, сестра, что пью у тебя на глазах, но без этого мне не справиться с собой.
Бренна почти рухнула в кресло.
– Но ты понимаешь, что все это означает? Мы нищие, нищие и бездомные! Дядя Эймос утверждает, что мы не получим ни пенни отцовского состояния. Этот дом… мои туалеты… Мы не можем больше ничего себе позволить.
– Нищие? Разорены?
Квентин уставился в пустой бокал и, медленно потянувшись за бутылкой, снова налил себе виски.
– Но этого просто не может быть! Что-то, наверное, должно остаться. Наши фонды…
– Нет. Все пропало. Все. Мы бедны, Квентин, и целиком зависим от милосердия тети Ровены и дяди Эймоса.
– Но срок уплаты за мою квартиру истек еще две недели назад! Я ничего не отдал хозяину, и Бог знает, почему Этьен до сих пор со мной – я не платил ему целый месяц! А счета от портного астрономические! И… куча других… Дядя Эймос ошибся! Невозможно, чтобы все пошло прахом!
– Увы, Квентин. По крайней мере, сэр Уитком Шонесси утверждает это. Он один из ближайших друзей отца и не стал бы лгать. Придется смириться с тем, что денег больше нет.
– Смириться, – тупо повторил Квентин. – Знаешь, сколько я должен, Бренна? Имеешь хоть малейшее представление, сколько векселей я надавал?
Бренна ошеломленно увидела, как Квентин снова наполнил бокал и шумно отпил.
– У тебя много долгов, Квентин?
– Боюсь, что так, сестра, боюсь, что так. Деньги! – Он вызывающе взмахнул рукой. – Почему мы так зависим от них, становимся настоящими рабами золота, считаем, что важнее в жизни ничего нет?
– Квентин, тебе лучше честно признаться, сколько и кому ты задолжал.
– Вряд ли тебе это понравится, дорогая Бренна, но и проиграл десять тысяч долларов самому Билли Лаву, владельцу «Сада любви». Я надеялся отыграться. Удача изменила мне, но на прошлой неделе я рассчитывал все вернуть. Был уверен, что наконец-то дело пойдет на лад. Чувствовал это…
– Квентин! – потрясенно прошептала Бренна. – Опомнись, что ты несешь?! Какой Билли Лав?
Квентин поставил бокал на заваленный бумагами стол. Губы его кривились в горькой усмешке.
– Фаро, дорогая сестричка, что же еще. На речных судах такую игру называют «тигр», но в отличие от этих омерзительных притонов Билли Лав содержит приличное заведение. Многие уважаемые граждане Нового Орлеана посещают его, и не один ставил на карту свои земли и даже рабов, пытаясь завоевать изменчивое сердце госпожи Фортуны. Я видел там даже твоего прекрасного Тоби Ринна, поставившего всю партию товара па один бросок костей!
– Ты хочешь сказать, Квентин, что проиграл в карты десять тысяч долларов?!
Брат понуро уставился на золотое кольцо-печатку.
– Говорят, что те, кто не платит Билли, плохо кончают, – пробормотал он. – Этот Лав – огромный рыжий гигант и никогда не повышает голоса, но ходят слухи, что он отправил на тот свет не одного человека и не прощает должников.
Бренна с каждой минутой все больше цепенела от ужаса. Жители Нового Орлеана прекрасно знали о карточной мании, охватившей город. В самых беднейших кварталах было немало притонов, где без зазрения совести обманывали, грабили и убивали посетителей, чаще всего матросов с речных судов. Но и в других, более пристойных заведениях или кофейнях, джентльмены побогаче могли сыграть в фаро, рулетку, очко или экарте. И почти каждый день в канале или сточных канавах находили трупы людей с пулевыми и ножевыми ранениями или просто избитых до смерти. Никто не знал, да и не допытывался, стали ли эти люди жертвами мести или преступников. Ни один убийца до сих пор не был найден.
– Квентин! – выдохнула Бренна. – По-твоему, этот человек… мистер Лав… способен…
– Не могу сказать. Он лишь спокойно и вежливо просил меня заплатить. И не раз, Бренна, не раз! Я объяснил ему, что через пять месяцев мне исполнится двадцать один год… Рассказал о доверительном фонде… думая, что отец пришлет денег и я сумею выкрутиться…
– Но у нас ничего нет!
– Даже не представляю, как и сказать об этом Билли. Я… я боюсь, сестра.
– Но, Квентин, рано или поздно он все узнает! И как поступит тогда?
– Не знаю, сестра. Не знаю.
Квентин все еще продолжал сидеть за столом, закрыв лицо руками, но Бренна попрощалась и поспешно направилась к карете, пытаясь скрыть тоску и отчаяние. Ей, конечно, было известно, что Квентин иногда играет – такое времяпрепровождение было вполне обычным для молодых людей. Но он никогда не делал столь высоких ставок даже в игорном доме, принадлежащем явному преступнику вроде Билли Лава.
По пути Бренна молчала, не желая обременять Мэри известиями о новом несчастье. Мэри никогда не любила Новый Орлеан, не доверяла темнокожим и ненавидела назойливых насекомых. Правда, она стоически переносила жару и бесконечные претензии тети Ровены, но Бренна понимала, что горничная предпочла бы остаться в Дублине. Кроме того, Мэри была потрясена смертью Брендана Лохлана. Теперь, когда поместье продано, у нее даже не осталось места, куда можно было вернуться.
Дома царили тишина и покой. Только Хетти лениво бродила по гостиной, вытирая тряпкой пыль. Она сказала Бренне, что дядя Эймос в суде, Абьютес и Джессика уехали с визитами, а тетя Ровена заперлась в своей комнате, жалуясь на очередное несварение желудка.
Не зная, чем заняться, Бренна поднялась к себе, решив переодеться и погулять во дворе, хотя полуденное солнце немилосердно палило.
Она как раз успела натянуть старое красно-коричневое ситцевое платье, слишком тесное в груди, когда в дверь постучали. На пороге появилась задыхавшаяся от бега Хетти.
– Мисс Бренна, к вам приехали. По-моему, мистер Тоби Ринн. Домо хлопочет на кухне, поэтому я сама отворила ему.
