Барбара Картленд - Прелестные наездницы
– Постарайтесь хоть сейчас понять, что деньги очень важны, – настаивала миссис Клинтон. – Берегите их, старайтесь получить каждый пенс, который вам причитается, не будьте расточительны – право же, не стоит. Пусть другие платят за вас.
Кандида засмеялась.
– Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь захочет платить за меня, – сказала она. – Зачем им это?
Несколько мгновений миссис Клинтон не могла вымолвить ни слова, а затем ответила:
– Вы прелестны, дитя мое. Вы увидите, что джентльмены, восхищающиеся вами, захотят дарить вам подарки, а возможно, и деньги. Если вы мыслите здраво, то будете принимать все это.
– Это, – нерешительно ответила Кандида, – было бы неправильно. Мама всегда говорила, что леди никогда не должна принимать подарки или деньги от джентльмена, если только она не помолвлена с ним.
Миссис Клинтон ничего не сказала, и Кандида продолжила:
– Возможно, мне повезет и я полюблю кого-нибудь, кто сможет себе позволить делать мне подарки; было бы прекрасно, если бы мне не нужно было беспокоиться о будущем и если бы я была уверена, что смогу содержать Пегаса и других лошадей.
На мгновение она замолчала, а затем каким-то странным, почти дрожащим голосом спросила, сцепив руки:
– О, миссис Клинтон, как вы думаете, сдержит ли майор Хупер свое обещание не продавать Пегаса? Он так мне сказал.
– Я совершенно уверена, что майор Хупер сдержит слово, если он его дал, – сказала миссис Клинтон и быстро сменила тему. Она поручила Кандиде подвести баланс за неделю по домашним амбарным книгам.
– Никогда не доверяйте вашим слугам, – сказала она, протягивая Кандиде книги, – какими бы преданными они ни казались, как бы честно не смотрели вам в глаза. Строго следите за счетами, иначе однажды вы можете обнаружить, что сумма ваших долгов не идет ни в какое сравнение с тем, что вы в действительности израсходовали.
Кандида послушно просуммировала счета за услуги мясника, булочника, кондитера и бакалейщика. Дойдя же до счета виноторговца, она уставилась на него в изумлении. «Как же миссис Клинтон могла выпить столько шампанского? – в недоумении подумала она, чувствуя, однако, что было бы дерзостью спрашивать об этом. – Должно быть, это из-за тех друзей, которые заходят каждый вечер».
К тому времени, когда они прибывали, Кандиду отсылали в ее спальню на верхнем этаже дома. Но комната эта выходила на улицу, и иногда она подходила к окну и, глядя вниз, видела шикарные кареты с беспокойно перебиравшими копытами лошадьми и ожидающими лакеями в ливреях.
«Миссис Клинтон – вдова, и, конечно, ей будет одиноко, если она не будет развлекаться», – подумала Кандида.
Как ни странно, ни один из визитеров, похоже, не оставался на ужин. Они приезжали и уезжали, одних сменяли другие. Сначала Кандида думала, что лишь джентльмены приходили засвидетельствовать свое почтение миссис Клинтон, но затем стала замечать и выходивших из карет леди, в великолепных платьях, с драгоценностями на шее и в волосах.
Ей часто хотелось взглянуть на них поближе, но они проходили прямо в дом, а через короткое время опять выходили, на этот раз в сопровождении какого-нибудь джентльмена, и удалялись в поджидавшей их карете.
Кандида удивлялась, почему они не приезжали вместе. Но она была слишком робка, чтобы задавать такие вопросы миссис Клинтон, которая время от времени становилась чересчур молчаливой и сдержанной, что внушало Кандиде благоговейный трепет.
Но больше всего ее удивляли амазонки, которые миссис Клинтон заказывала для нее у портного, имевшего, как ей сказали, королевский патент. Он, несомненно, знал свое дело, и Кандида с первого момента поняла, что у нее никогда еще не было одежды, которая так хорошо шла бы ей.
Миссис Клинтон, однако, настаивала, чтобы в поясе одежда была уже и теснее, чем обычно, и чтобы ткань плотно облегала грудь. Кандида даже немного забеспокоилась, как бы это не стало выглядеть неприличным. Из-за того, что ее амазонка имела некоторое отношение к Пегасу, ее примеркой она интересовалась больше и обращала на это больше внимания, чем на остальную одежду. Но что особенно удивляло ее, так это выбор материала.
Когда она закончила одеваться в утро своего первого светского выезда в Гайд-парк и посмотрела на себя в зеркало, то почувствовала робость и замешательство. Неужели миссис Клинтон действительно хотела, чтобы она выглядела именно так? А что сказала бы ее мать? Отражение, пристально глядевшее на нее из зеркала, представляло собой нечто совершенно иное, чем та девушка, которой она себя всегда считала.
Ей не хотелось показаться миссис Клинтон неблагодарной, выражая свои сомнения вслух, но, когда майор Хупер помог ей сесть в седло и пригладил ее пышную юбку поверх сияющих новых ботинок, она тихим голосом спросила:
– Вы находите, что я выгляжу нормально?
Он посмотрел на ее встревоженное маленькое лицо и ответил:
– Вы выглядите прелестно.
– Этот костюм… И моя шляпа… Из-за них мне как-то неловко, – прошептала Кандида.
Майор Хупер уже понял, как надо обращаться с Кандидой. Он, может быть, и предпочитал лошадей женщинам, но управляться умел и с теми, и с другими.
– Вы продемонстрируете все совершенство Пегаса, – сказал он. – Нет ничего лучше элегантной наездницы, чтобы привлечь внимание к великолепной лошади.
Его слова возымели именно тот эффект, на который он рассчитывал. Кандида приподняла подбородок, выпрямила плечи и с уверенностью во взгляде улыбнулась ему, когда они рысью тронулись по направлению к парку.
В Гайд-парке возле статуи Ахилла толпа начала собираться больше часа назад. Никто точно не знал, почему прелестные наездницы – а особенно их королева, Кэтрин Уолтерс, известная всем как Скиттлз, – привлекали к себе интерес и внимание публики, но толпа желавших увидеть ее увеличивалась день ото дня.
Всем представлялось, несомненно, что именно она была законодательницей мод не только среди представительниц своей профессии, но также среди светских дам, которые подражали ей, как только могли.
Если на ней была шляпа с круглой плоской тульей и загнутыми кверху полями, они надевали такую же шляпу; если ее пальто было сделано у Пула, то и их пальто делались у Пула; если она выезжала на прогулку верхом, они старались нанять на извозчичьих дворах лошадей, которые могли бы соперничать с ее лошадью.
Когда в ее повозку стала запрягаться пара статных коричневых пони, торговцам лошадьми стали предлагать пятьсот-шестьсот гиней за пару пони, так же хорошо ухоженных и так же высоко подбрасывающих копытца, как и те, на которых ездила Скиттлз.
Никогда никто не знал, в каком виде она появится в очередной раз в Гайд-парке, и возбуждение ожидавшей публики достигало апогея, когда прелестные наездницы собирались возле статуи Ахилла. Все они были изысканно одеты и прекрасно сидели в седле, и каждая из них, соперничая с другими, старалась от них хоть чем-нибудь отличаться. Костюмы для верховой езды были разных цветов: небесно-голубые и изумрудно-зеленые, малиновые и коралловые, коричневые и черные; и каждая прелестная наездница старалась надеть более вызывающий и оригинальный головной убор, чем ее подруги.
