Оливия Уэдсли - Любовь Сары Дезанж
— Надеюсь, вы хорошо провели время?
— Да, благодарю вас, — ответил Юлиан.
Уйдя в свою гардеробную, он вернулся оттуда с коробкой сигар, которые предложил отцу и Колину.
Оба отказались и Юлиан закурил сам, ожидая дальнейшего.
Обменявшись быстрым взглядом со стариком, Колин поднялся с кожаного кресла:
— Я пришел поговорить с вами о деле Вервье, — начал он. — Когда вы будете защищать его?
Юлиан развел руками:
— Я отказался от этого дела, — ответил он быстро.
Колин иронически рассмеялся.
— Вы не хотите вести дело Вервье?
— Я не могу.
— И вам безразлично, что мы из-за этого можем проиграть процесс? Де-Волль выиграет его у нас.
— Вы можете обратиться к другому адвокату. Есть адвокаты лучше меня, — спокойно возразил Юлиан.
— Иначе говоря, вы не хотите помочь нам?
— Боюсь, что не смогу, — ответил Юлиан.
Он вспомнил, что неделю тому назад Сара просила его поехать с ней на бега, как раз в тот день, когда должно было разбираться дело Вервье. Тогда он с радостью согласился сопровождать ее.
Колин, закурив в волнении сигару, резко сказал:
— Я понимаю, что это означает. Вы, наверно, будете…
— Довольно, — холодно остановил его Юлиан.
Колин умолк па минуту, откашлялся и сказал.
— Словно никто не знает причины вашего отказа, мой дорогой мальчик, мы все были молоды. Но вы делаете крупную ошибку, за которую потом может быть придется расплачиваться всю жизнь. Не жертвуйте своей карьерой ради любовной интриги. Только безумцы или поэты поступают таким образом.
Он громко рассмеялся, радуясь своему мудрому изречению.
— Вы многое потеряли за последние два месяца. Вы не выиграли ни одного блестящего процесса после дела Люваля. Вы не должны отказываться от работы. Человек никогда не бывает незаменим, не забывайте этого. Подумайте над моими словами, Юлиан, вы не должны рисковать карьерой, ради женщины!
Он умолк, внимательно наблюдая за выражением лица Юлиана.
Юлиан молчал. Колин снова спросил.
— Вы не переменили решения, мой мальчик?
— Нет, — ответил Юлиан.
Он проводил Колина после того, как тот простился с его отцом, и вернулся в кабинет.
— Я просмотрю некоторые бумаги, а потом мы можем уехать домой. Мой автомобиль ждет внизу, — сказал он.
Старый Гиз кивнул головой:
— Я подожду тебя.
Через десять минут они вместе спустились по лестнице и сели в автомобиль. Юлиан пустил машину в ход.
— Надвигается гроза, — сказал он, улыбаясь.
— Но я уверен, что это не помешает тебе отправиться сегодня вечером куда-нибудь, — резко заметил отец.
Лицо Юлиана омрачилось.
— Я никуда не пойду сегодня вечером, — коротко ответил он.
— Дело, которое ты должен был вести сегодня и от которого ты отказался в последнюю минуту, проиграно, — холодно заметил отец.
— Я читал отчет в вечерних газетах.
— Я хотел бы знать, почему ты отказался от ведения этого дела, заранее обрекая его на неудачу?
Юлиан не ответил, но крепче сжал руль автомобиля. Он предвидел, что ему предстояла борьба с отцом, но со свойственной ему решительностью был готов к этому.
Юлиан не увлекался ни одной женщиной, кроме Сары, которая была его первой серьезной любовью. С идеализмом, свойственным юности, он был готов на всякую жертву ради Сары. Когда он представлял себе ее в своих объятиях, вспоминал ее улыбку, ее лицо, в нем пылала пламенная страсть, грозившая испепелить его душу. Он сознавал, что Колин говорил правду и понимал, что его отец имел полное основание сердиться на него. Но он не мог жить без Сары, ее присутствие стало для него необходимым. У него не было сил бороться со своим чувством. Когда он слышал имя Сары, читал о ней в газетах, его сердце начинало биться быстрее. Она заполняла его мысли и была для него дороже всего в мире. Ради нее он забывал о своей карьере, 0 своей привязанности к отцу, и ничего не могло остановить его на этом опасном пути.
В этот решительный день первого объяснения с Сарой, Юлиан испытывал усталость и был рассеян. Он хотел бы остаться один, предаваясь воспоминаниям и наслаждаясь покоем. Но он знал, что ему предстояло объяснение с отцом, грозившее окончиться ссорой.
После того, как они вернулись домой и Юлиан переоделся, он отправился в кабинет к отцу. Некоторое время они молча глядели друг на друга.
— Неужели этот разговор неизбежен? Он ни к чему не приведет и ничего не изменит, — начал, наконец, Юлиан.
Доминик Гиз рассмеялся коротким нерадостным смехом.
— Неужели ты считаешь, что бесполезно предупреждать человека, идущего к неизбежной гибели?
Он подождал ответа, но Юлиан молчал, и старик заговорил резко и быстро. Его голос, спокойный вначале, дрогнул и его руки тряслись, когда он снял монокль. Юлиан спокойно слушал, сидя у окна и глядя на небо, покрытое грозовыми тучами. Голос отца раздражал его, но его слова не производили на него никакого впечатления, хотя его упреки были оскорбительны. Когда старик умолк, Юлиан обернулся к нему.
— Ты не поймешь меня, — сказал он спокойно, — я знаю, ты не можешь понять меня. Может быть, я и сам не могу себе отдать ясного отчета в моих чувствах. Я даже не могу сказать, счастлив ли я. Я только знаю, что не могу отступить. Ты упомянул имя графини Дезанж и только с тобой я говорю о ней. Ты прав. Она замужем, а я люблю ее. Несмотря на твое негодование, я не нахожу в этом ничего позорного. Но твои намеки и предположения оскорбительны для меня. Хотя ты лишь выразил в словах мнение общества. Если бы кто-нибудь другой вместо тебя заговорил бы со мной в таких выражениях, я бы убил того человека. Ты можешь смеяться надо мной, но в душе ты знаешь, что я говорю правду. По твоему мнению мужчина, полюбивший графиню Дезанж, не может не быть ее любовником. Я хочу сказать тебе следующее: я намерен устроить свою жизнь по собственному желанию. Я сделал карьеру и имею право поступать с собой и дальше, как мне угодно. Теперь я буду вести только те дела, какие найду подходящими. Я имею право работать и жить свободно.
Доминик Гиз встал. Его руки и губы дрожали.
— Так, — произнес он шопотом, — ты готов пожертвовать твоей блестящей карьерой, мнением общества ради… он не произнес ругательство, готовое сорваться с его уст, — ради замужней женщины, которую ты считаешь непогрешимой, но которая имеет любовника…
Юлиан вскочил. Бесшумными шагами он подошел к отцу и остановился перед ним так близко, что старик мог бы услышать удары его сердца.
— Это ложь, — сказал он ровным, спокойным голосом, — ложь, слышишь, и ты откажешься от своих слов.
