Мэри Пирс - Горький ветер
— Не обращай внимания на Пекера, — сказал Ньюэз. — Он просто проиграл в покер.
Том нашел кусок ствола каштана размером почти с кулак и вырезал на нем портрет девочки. Когда у него находилась свободная минутка, он работал над портретом, по памяти восстанавливая черты круглой головки, грациозно посаженной на прекрасной шейке.
Батальону было приказано сниматься, и солдаты строились за деревней. Том пошел к старой ферме и встретил девочку, которая гнала по улице коров. Он вынул деревянную головку из кармана и отдал ей.
— Это тебе, — сказал он. — Сувенир. Я сам это сделал, видишь. Вот этим ножичком. Надеюсь, он тебе понравится.
Девочка посмотрела на головку и потом на Тома. Ее лицо осталось безучастным, и она ничего не сказала.
— Ладно! — сказал он. — Мне нужно идти, а то влетит. Мы скоро уходим.
Он повернулся и поспешил в деревню. Его сапоги затопали по дорожной пыли. Когда он оглянулся на повороте, девочка все еще стояла, прижав к груди резную головку.
В десять часов весь батальон выстроился за деревней в полном вооружении, готовый к маршу. День выдался теплый, и в воздухе сладко пахло примятой травой. Солдаты сидели по обочинам дороги, курили и болтали в ожидании приказа. Ньюэз и Дансон играли в кости. Том возился с рюкзаком Эванса.
— Эй, Тосс! — сказал Ньюэз, толкнув его. — Это не тс ли, с фермы?
Вдоль дороги медленно шли старик и маленькая девочка, разглядывая солдат. У старика были совершенно седые волосы и черные брови. На голове была синяя шляпа, и он курил трубку. На девочке был передник в белую и коричневую полоску. Они шли по дороге, взявшись за руки, и один или двое солдат окликнули их, отпуская шуточки на ломаном французском. Вдруг они остановились, и девочка показала пальцем на Тома.
Старик кивнул, попыхивая трубкой. Он достал что-то из кармана и отдал девочке. Она же, в свою очередь, отдала это Тому. Это было деревянное распятие шести дюймов длиной и четырех шириной. Христос был вырезан очень просто, примитивно. Том часто видел такие распятия на стенах разрушенных домов в округе.
— Это вам, — сказал старик, прилежно произнося английские слова, — чтобы оно хранило вас в сражениях.
— Но, право, вам не следовало приходить сюда издалека…
— Малышка очень хотела найти вас. Это было важно, очень. Да. Вы ее друг и сделали ей подарок. Она всегда будет хранить его и помнить вас. И я тоже. Мы будем помнить.
— О, — сказал Том, поднимаясь с колен, уверенный, что все вокруг слушают. — Спасибо. Merci. — Он положил руку девочке па голову.
— Удачи, — сказал старик. — Господь храни вас и ваших товарищей.
Они с девочкой пошли обратно, рука в руке. И скоро их потеряли из виду. Солдаты задвигались, толпясь на дороге. Том стоял, глядя на распятие, вертя его в руках, ощупывая стертые края и углы, гладкое дерево. Оно было вырезано из самшита и на ощупь казалось очень старым.
Сержант Таунчерч подошел, выкрикивая приказы. Он увидел распятие в руках у Тома.
— Что это такое, черт побери? Ты ведь не вонючий католик, Маддокс?
— Нет, мне его дали, — сказал Том.
— Какая-нибудь шлюха наверняка, — Таунчерч пошел дальше, выкрикивая приказы. — Все вы, поднимайтесь! Это вам что, посиделки?
Шестой батальон отправился, оставляя позади деревню Норби. Над головой пели жаворонки, а из придорожных кустов вылетали воробьи. Солнце светило прямо в глаза. Солдаты снова шли на передовую.
— Я был женат, — сказал Эванс, — но жена умерла десять лет назад, и наша малышка тоже.
— А долго ты был женат? — спросил Дансон.
— Два года, только и всего.
— И у тебя совсем никого нет?
— Никого, насколько мне известно. Так что, когда меня не станет, никто не будет тосковать по мне. Это совсем не плохая штука.
— Не станет? — удивился Брейд. — Почему? Ты собираешься уехать, Тэф? В Монте-Карло?
Эванс улыбнулся:
— Я не переживу эту войну.
— Переживешь, — сказал Ньюэз. — Ставлю фунт.
— У тебя есть предчувствие, Тэф? — спросил Дейв Раш. — Вы все такие, чертовы валлийцы. Все дьявольски суеверны.
— Тебя ведь, как шахтера, освободили от службы. Почему же ты не остался на шахте?
Эванс поднял глаза к небу:
— Я хотел выйти из темноты.
— Ты не очень-то хорошо подумал, когда выбирал для этого момент.
— Знаете, там, в шахте, находишься в постоянном страхе. Я подумал, что оставляю его там. Я решил, что здесь меня либо убьют, либо нет. Я не торговался со смертью за жить, потому что смерть это то, что присутствует здесь постоянно. Она ожидает повсюду, и она угнетает нас.
— Да, тебе надо бы съездить домой ненадолго.
— Наверное, — согласился Эванс. — Но мне почему-то кажется, что я туда уже не вернусь. У меня постоянно такое чувство, что что-то непременно случится.
— У нас у всех такое чувство, — сказал Дансон. — И это означает еще один чертов денек! А это значит, что мы живы!
Эванс засмеялся вместе со всеми. Он наклонился и толкнул Дансона в плечо. Долгая передышка не пошла ему на пользу, как другим. Он по-прежнему был бледным и изможденным, а его руки, когда он зажигал сигарету, тряслись, как у старика.
В секторе Сельона обстрел был очень сильным. Скоро деревня превратилась в груду щебня. И передняя, и резервная линии окопов несколько раз были полностью разрушены, так как неприятель засек их и вычислил все «просто до миллиметра», как сказал Брейду капрал Стивенс. Как-то рано утром снаряд попал точно в передовой наблюдательный пост, а потом наступила тишина. На посту были лейтенант Булок и еще двое — Бремнер и Эванс.
Том и Ньюэз поползли к посту под пулеметным огнем. Они добрались туда и начали копать. И офицер, и Бремнер были мертвы, но Эванс, погребенный под четырехфутовым слоем земли, оказался живым. Во рту и в горле у него было полно земли, и они пальцами доставали ее оттуда. Чуть ли не целый час прошел до того момента, когда в легкие попал воздух.
Они решили, что Эванс умрет, если ему не оказать срочную медицинскую помощь. Поэтому, хотя и было совсем светло, они подняли его и побежали через нейтральную полосу. Им нужно было преодолеть две сотни ярдов. Немецкие пулеметчики открыли огонь, и пули изрешетили землю позади. Трижды хлопнуло ружье, и потом огонь внезапно прекратился. Немцы давали им спокойно пройти.
Эванса отправили на медицинский пост в Рилуа-сю-Колле. Врачи объявили его везунчиком и снова отправили в окопы. Упавший всадник должен сразу же снова сесть в седло, а испытавший шок должен опять стать под шквал огня. Сержант Таунчерч был такого же мнения. Он проводил в жизнь принцип еще одного шага. И спустя лишь двадцать два часа он назначил Эванса устанавливать проволочные заграждения.
