К. Харрис - Что приносит тьма
Колло опустился обратно на стул и осипшим голосом спросил:
– Чего вам от меня нужно?
– Откуда вы знали Эйслера?
– Но я не говорил, что…
– Вы знали его. Ответьте, откуда.
Француз снова облизнул губы, и Себастьян подал буфетчице знак принести еще джина.
– Откуда? – повторил Девлин, когда женщина отошла.
– Мы познакомились много лет назад.
– В Париже?
Колло прикончил вторую порцию и покачал головой:
– В Амстердаме.
– Когда это было?
– В девяносто втором.
– Вы продавали ему драгоценности?
Губы француза скривились, нос наморщился, словно он только что унюхал какой-то смрад.
– Этот тип был мерзавцем. Худшим из мерзавцев. Он мог обмануть человека быстрее, чем посмотреть на него, а потом рассмеяться ему же в лицо и обозвать глупцом.
– Он и вас обманул?
Словно почувствовав разверзшуюся перед ним западню, Колло подобрался.
– Меня? Mais non. Меня нет.
Себастьян покрутил в пальцах свою рюмку, подмечая, что француз не спускает с нее глаз.
– Драгоценности, которые вы продали Эйслеру в Амстердаме в девяносто втором – откуда вы их взяли?
– Семейные. Колло из поколения в поколение были гранильщиками алмазов. Спросите любого, кто жил в Париже в прежние времена, вам скажут. Но осенью девяносто второго дела пошли плохо – очень плохо. Мы не могли оставаться. Сбежали в Амстердам.
– И продали свои камни Эйслеру?
– Да.
– И не вели никаких дел с ним здесь, в Лондоне?
– Нет.
– Я слышал обратное.
– Наверное, меня с кем-то спутали. С каким-нибудь другим эмигрантом.
– Возможно. – Себастьян передвинулся на стуле так, чтобы можно было вытянуть ноги и скрестить их в щиколотках. – Кто, по-вашему, убил Эйслера?
Потерши тыльной стороной кисти нос, Колло хмыкнул:
– Что вы пытаетесь сотворить со мной, а? Люди увидят, как я болтаю с ищейкой с Боу-стрит, и чего подумают? Хотите, чтоб меня прикончили?
– Я не полицейский, и все здесь считают, будто я предлагаю вам работу. Кстати, а какую работу вы выполняете?
– То да се, – снова хмыкнул француз.
Девлин подтолкнул по столу к собеседнику свой нетронутый джин. После минутного колебания тот схватил выпивку и поднес ее к губам настолько дрожащей рукой, что чуть не расплескал.
– Вы чего-то боитесь, – заметил Себастьян, наблюдая за французом. – Чего же?
Осушив рюмку, Колло подался вперед. Губы его были влажными, на лбу под покрытой испариной кожей выдулись вены. Себастьян ощущал шедший от собеседника запах страха, смешанный с вонью застарелого пота и дешевого алкоголя. Француз быстро осмотрелся по сторонам и понизил голос до шепота:
– Эйслер продавал большой бриллиант. Большой голубой бриллиант.
– О насколько крупном камне идет речь?
– Сорок пять-пятьдесят карат. Может, и больше.
– Откуда он взялся?
– Мне известен лишь один такой, и он принадлежит тому банкиру, Хоупу.
– Генри Филиппу Хоупу?
– Нет, другому. Его брату, Томасу.
– Я не слышал, чтобы смерть Эйслера связывали с большим голубым бриллиантом.
– Вот и я о том же. Никто не слышал. Тогда где же камень, я вас спрашиваю? А? – Француз провел дрожащей рукой по губам и повторил: – Где?
ГЛАВА 13
Себастьян прикинул, что девять десятых из сказанного Колло можно не принимать в расчет. Но по крайней мере страх француза выглядел неподдельным. А упоминание о Хоупах было столь неожиданным, столь невероятным, что Девлин счел его заслуживающим рассмотрения.
Хоупы, уважаемый старинный род шотландских торговых банкиров, в прошлом веке осели в Амстердаме и процветали там на протяжении нескольких поколений. Их семейное предприятие «Хоуп энд Компани» принадлежало к тем финансовым учреждениям, которые ссужают деньгами королей. Всего десять лет назад оно предоставило финансирование, позволившее молодым Соединенным Штатам приобрести у Франции территорию Луизиана[7] – и тем самым невольно поспособствовало продолжению наполеоновских военных кампаний.
Однако Хоупы, как и следовало ожидать, не особо стремились испытать республиканские убеждения на собственной шкуре. Когда французские войска двинулись на Амстердам и Гаагу, банкиры упаковали свою обширную коллекцию картин, скульптур и драгоценных камней и поспешили через Ла-Манш обратно в Англию.
Знакомство Девлина с этой семьей ограничивалось отрывочными встречами в переполненных бальных залах, на правительственных обедах и других подобных светских мероприятиях, которых виконт, как правило, старался избегать. Если Себастьян и бывал в огромном, похожем на музей, особняке Томаса Хоупа на Дюшесс-стрит, то не помнил этого. Но когда он послал Хоупу свою карточку, истинно английский дворецкий быстренько препроводил визитера в дом. Кто же откажется принять наследника Алистера Сен-Сира, графа Гендона и канцлера казначейства?
Томас Хоуп поприветствовал гостя широкой улыбкой и твердым рукопожатием. Однако его маленькие глазки смотрели настороженно, и Себастьян задался вопросом, по какой причине.
– Девлин! Рад вас видеть. Вот это сюрприз. Прошу, присаживайтесь. – Хозяин дома, мужчина сорока с лишним лет, низенький, нескладный, с угловатым, почти грубым лицом, протянул руку в сторону обтянутой желтым атласом кушетки. На подобной могла возлежать сама Клеопатра в ожидании Марка Антония. – Как поживает ваш отец?
Стороннему наблюдателю вопрос показался бы совершенно невинным, однако это было не так. В Лондоне каждый, кто что-то собой представлял, знал о глубоком и продолжительном отчуждении между графом и его сыном.
– Он благополучен, благодарю вас, – вернул Себастьян банкиру заученную улыбку. – А вы?
После обмена общепринятыми вежливыми фразами визитер обвел взглядом комнату, подмечая изображения с саркофагов вдоль потолка, алебастровые вазы, статуэтки царственных кошек в египетском стиле, портрет в натуральную величину темноволосой и черноглазой красавицы, нарисованный на потертых досках, которые весьма походили на часть древнего гроба.
– Из захоронения птолемеевского периода[8]? – полюбопытствовал Себастьян, рассматривая портрет.
Хоуп довольно просиял:
– Вы узнали! Да, оттуда. Эту комнату я называю Египетской. Кушетка, на которой вы сидите, изготовлена по моему собственному эскизу, в основе которого зарисовки подобного предмета обстановки, найденного при мне в одной гробнице возле Нила.
Виконт опустил взгляд на кушетку с изображениями шакалоголового бога Анубиса на черной деревянной раме и скарабеев на ножках. Теперь ему припомнилось, что Томас Хоуп не питал особого интереса к делу, на котором зиждилось благосостояние семьи. Предоставив заниматься банком и торговой империей родственникам, Томас провел значительную часть своей юности в затянувшемся «Большом путешествии», посетив не только Европу, но и Африку с Азией. Теперь, вынужденный из-за войны оставаться в пределах Британии, он посвятил себя главным образом упрочению собственной репутации покровителя искусств. В последнее время Хоуп также увлекся писательством, опубликовав ин-фолио[9] богато иллюстрированный труд «Мебель для дома и убранство интерьера», а вскоре и еще один – «Одежда древних народов». Новым проектом банкира стала весьма амбициозная философская работа о происхождении и будущности человечества, хотя, по слухам, Хоуп даже не чаял когда-либо завершить ее.
