Виктория Холт - Рожденная для славы
Больная смотрела на меня умоляющими глазами. Душевное успокоение — вот чего она жаждала.
Я поцеловала ей руку и сказала:
— Все позади. Он мертв… И мы скоро последуем за ним.
Графиня слабо улыбнулась.
На следующий день мне сообщили, что она умерла. Еще одним близким человеком стало меньше.
* * *Нужно было выкинуть мысли об Эссексе из головы. Я без конца думала об одном и том же: получи я кольцо вовремя, все сложилось бы иначе. Но что толку попусту изводить себя? Все было кончено, Эссекс присоединился к тем, кого я любила.
По временам мне делалось невыносимо одиноко, хоть меня со всех сторон окружали придворные и я ни на минуту не оставалась одна.
Правда, здоровье мое стало получше. Государственных дел было невпроворот, и я долгие часы проводила на заседаниях Совета. Маунтджой неплохо проявил себя в Ирландии. А между тем испанцы угрожали нам войной, и для вторжения они скорее всего выберут именно этот остров, самое слабое звено моей державы. Разве смогу я рассчитывать на верность своих ирландских подданных? Они с готовностью переметнутся на сторону испанцев, лишь бы только досадить англичанам, а ведь понимают, что под ярмом Мадрида им не видать и сотой доли тех свобод, которыми пользуются сейчас!
Моя популярность в народе безмерно возросла. Даже казнь всеобщего любимца Эссекса странным образом не повлияла на чувства англичан к королеве. А ведь они души не чаяли в молодом графе, которого, несмотря на все его многочисленные пороки, почитали за истинно романтического героя. Об Эссексе скорбели, слагали баллады, но на королеву почему-то зла не держали. Мои англичане — народ практичный и здравомыслящий. Они поняли, что у меня не было иного выхода.
В парламентской речи я сказала, что Господь вознес меня высоко, но главная опора и слава моего царствования — народная любовь.
— Благо я вижу не в том, то Господь сотворил меня королевой, а в том, что мне суждено править столь благодарным народом, — сказала я.
Мои милые англичане! Я всегда помнила, что нет ничего важнее их интересов, и подданные чувствовали мою заботу.
Да, у меня есть основания для довольства. Если, конечно, может быть довольна жизнью старая одинокая женщина.
Год выдался удачным. Маунтджой разбил армию Тайрона и окончательно подавил ирландский мятеж. Испанцам пришлось отказаться от планов вторжения. Были и славные виктории на море, мои доблестные моряки захватили немало галеонов с сокровищами, а урожай выдался обильным, как никогда.
Давно уже не испытывала я такого подъема. Каждый день доставлял мне радость, и я старалась использовать с наибольшей пользой всякую минуту. Я уделяла еще больше внимания нарядам. Когда я обряжалась в усыпанное драгоценными каменьями платье и надевала завитой рыжий парик, фрейлины в один голос говорили, что я выгляжу, как молодая девушка. Я и чувствовала себя молодой.
Я много гуляла, танцевала по три, а то и четыре танца подряд, ничуть при этом не уставая. Если же я чувствовала себя немного утомленной, то притопывала ногой в такт музыке, едва удерживаясь, чтобы не присоединиться к танцующим.
— В вашем возрасте я подпрыгивала куда выше, — подзадоривала я их.
Весь 1602 год я пребывала в полном здравии. Англия наслаждалась миром и процветанием. Дни были наполнены довольством, и лишь по ночам я позволяла себе грустить, с тоской думая о тех, кого потеряла.
Но перед Рождеством я внезапно почувствовала себя хуже. У меня ослабла память, я стала даже забывать имена своих приближенных, усталость подкатывала все чаще, во рту постоянно ощущалась неприятная сухость, а тело по временам пылало, охваченное лихорадкой.
Я хотела устроить пышные Рождественские празднества, но из-за упадка сил веселиться совсем расхотелось.
Засыпать по вечерам становилось все труднее. Я лежала и думала о прошлом. Иногда мне грезилось, что вернулись славные дни моей молодости. Я вновь переживала сладостные минуты коронации, то был счастливейший день всей моей жизни. С какой уверенностью и радостью смотрела я тогда в будущее!
Хорошим аппетитом я никогда не отличалась, а теперь принятие пищи и вовсе превратилось в муку. Фрейлины ахали и причитали, а у меня даже не было сил на них прикрикнуть.
Однажды ночью, маясь бессонницей, я вдруг узрела странный свет, а когда глаза привыкли к яркому сиянию, увидела тонкую женскую фигуру, окруженную языками пламени. Это была я сама, но какая-то бестелесная и излучающая свечение.
Я подумала: Лестер, Берли, Хаттон, Хенидж, Эссекс — все они ушли. Вот настал и мой черед.
Утром я рассказала о своем видении кому-то из фрейлин — не то леди Скроуп, не то леди Саутвелл, уже не помню, память больше не удерживает подобных мелочей. Я спросила, случалось ли ей испытывать нечто подобное. Фрейлина испуганно промолчала, и я поняла по ее глазам, о чем она думает.
— Принесите-ка зеркало, — приказала я. — Зеркала, не то что придворные, врать не будут.
Я посмотрела на свое отражение. Седая, изможденная старуха. Скоро семьдесят. Пора уходить…
Конец близок. Я почувствовала это с полной определенностью. Смерть подступает ко мне.
Рукопись моя тоже закончена, это последняя запись. Вот я сижу, вспоминаю минувшие дни — тревоги юности, славу среднего возраста, печаль закатной поры. Ах, Лестер, зачем ты меня оставил? Было бы куда лучше, если бы мы ушли вместе.
Обо мне ходит много слухов и сплетен, как и про других королей и королев. Будут болтать всякое и после смерти. Даже самые незначительные поступки монарха обрастают самыми невероятными подробностями, приукрашиваются или, наоборот, очерняются — все зависит от того, кто пустил слух в оборот. О моей жизни напишут немало исторических трудов. Но как бы ни был предубежден летописец, он не сможет перечеркнуть величие моего царствования, и всякий, кому дорога истина, поймет: я была хорошей королевой.
Что же скажут обо мне люди? Ведь я не похожа на других женщин. Люди спросят: почему она не вышла замуж? Должна же быть какая-то причина, по которой Елизавета отвергла всех женихов. Причина и в самом деле была, но такая, которой не поверит ни один мужчина, ибо человеку свойственно судить о других по себе. Многие живут, подчиняя свои поступки голосу плоти, им невозможно поверить, что есть люди, устроенные иначе. Я никогда не жаждала плотских утех. В это трудно поверить, но это правда. Да, мне нравились мужчины, нравились их комплименты, знаки внимания, их обожание. Каждый, кто хотел преуспеть при моем дворе, должен был сгорать от любви к королеве — я не говорю сейчас о своих мудрых советниках, в которых я ценила совсем иные качества. Мне хотелось быть вечным предметом воздыханий, неприступной крепостью. Ведь если крепость сдалась, значит, война проиграна. Отношения полов — это битва, в которой женщина обречена на капитуляцию. Сам акт любви олицетворяет победу силы над слабостью. Я же твердо решила, что надо мной не возьмет верх ни один мужчина. Победительницей всегда буду только я. Пусть мужчины домогаются моей любви, но домогаются безрезультатно. Я ни за что не выпущу кормила из своих рук. А к плотским наслаждениям я всегда была безразлична. Если я ела и пила, то лишь для поддержания сил и здоровья. Зачем мне мимолетное удовлетворение телесной сытости?
