Джоржетт Хейер - Черная моль
— Искренне польщен, — ответил он. — Я приехал по довольно важному делу.
— О!.. — она разочарованно убрала руку. — Снова эти деньги!
— Ты настоящая прелесть, моя дорогая. Да, именно, деньги. Не присядешь?
Она опустилась на кушетку и смотрела, как он придвигает кресло, чтобы сесть рядом.
— Твой благородный господин и хозяин одолжил мне тут на днях небольшую сумму, сущий пустяк. А я, как обычно, в стесненных обстоятельствах. Да еще этот юный болван Эндрю как всегда по уши в долгах.
Миледи удивленно округлила глаза.
— Ты хочешь сказать, что собираешься занять у Ричарда, чтоб уплатить долги Эндрю? — недоверчиво спросила она.
— Вовсе нет. Разве это на меня похоже?
— Как бы там ни было, но не далее, как вчера, Эндрю взял у бедного Дика целых три тысячи. Я знаю, потому что слышала, что они говорили…
Его светлость вскинул черные брови с раздраженно-мученическим видом.
— Как безрассудно со стороны Эндрю! И как это на него похоже! Так значит, бедного Дика уже выжали?
— Не смей так говорить, Трейси! — воскликнула она. — Дики так добр ко мне! — она с вызовом встретила взгляд его пронзительных зеленых глаз.
— Это уже становится занятным, — протянул герцог. — И с каких это пор ты пришла к такому выводу? Откуда столь внезапная преданность мужу?
— Я всегда была предана и верна ему, Трейси. Ты же знаешь, всегда! Да, я мучила его, но он так терпелив и…
— Как это мило с его стороны!
— Ах, ну довольно этих усмешек, Трейси! Он обещал взять меня в Лондон, на всю зиму!
Его светлость откинулся в кресле.
— Теперь понимаю… — задумчиво протянул он. — А сперва так прямо растерялся.
— Ах, дело совсем не в том, Трейси! Просто я впервые по-настоящему поняла, как он добр ко мне. Правда, сперва мы опять поссорились, и все по моей вине, знаю.
— Какая трогательная убежденность, дорогая!
— Нет-нет, ничего подобного, Трейси! Просто иногда я страшно стараюсь быть доброй и милой, а выходит совсем наоборот. Знаешь, Трейси, я ненавижу Уинчем!
— Ты ненавидишь Уинчем? Но было время…
— Знаю, знаю! Но тогда я вовсе не собиралась поселиться здесь навечно! Я хочу в Лондон!
— Я так понял, ты туда уже едешь?
— Да, еду! Но я хочу поехать туда с каким-нибудь веселым человеком, а не… не…
— Короче, ты жаждешь там развлечений, а наш добрый Ричард не совсем подходящий партнер для этого, я правильно понял? Что ж, можно лишь догадываться, жизнь с ним не вдохновляет. Да, разумеется, она спокойна и безопасна, но так скучна, верно, дорогая?
— Я знала, что ты меня поймешь! Видишь ли, он не хочет, чтоб я играла в карты, потому что я никак не могу остановиться! И не понимает, что мне вовсе не интересно то, что называется «семейной» жизнью, когда на свете существует театр, разные поездки, словом, настоящая жизнь! Он такой… такой примитивный, Трейси, и осторожный!
— Прекрасное качество для мужа, Лавиния, — цинично заметил его светлость. — Вот я одинок лишь потому, что мне недостает этих качеств.
Она лишь укоризненно поджала губки, поскольку слишком хорошо знала своего брата.
— Нет, вовсе не потому, Трейси! Потому, что ты дьявол! И ни одна женщина за тебя не выйдет!
— Как интересно, дорогая! — промурлыкал его светлость. — Однако прошу, давай не будем вдаваться в мистику. Лучше продолжим анализ надежного характера Ричарда.
— Это все от того, что мы с ним совершенно разные люди, — вздохнула она. — Я всегда хочу, чтоб все происходило быстро… И если мечтаю о чем-то, то хочу получить это сразу… немедленно! Ну, ты знаешь, Трейси. А он любит выжидать и все думать, думать и о… это так утомительно и только приводит меня в дурное настроение. И я начинаю вести себя, как какая-нибудь истеричка! — она резко вскочила, всплеснула маленькими ручками. — А когда он начинает говорить со мной этим тихим нравоучительным тоном, мне хочется кричать, Трейси! Думаешь, я сумасшедшая? — она визгливо расхохоталась.
— Нет, — ответил он. — Я думаю, ты Бельмануар. Наверное, тебе действительно не стоило выходить за Ричарда. Но я понимаю, деньги. Вечно эти деньги…
— Вовсе нет! — воскликнула она.
— Нет? Что ты имеешь в виду?
— Именно об этом я и хотела поговорить с тобой, Трейси. Ты думаешь, милорд оставил деньги Дику?
— Разумеется. И он, должно быть, сказочно богат.
— Нет!
— Но, девочка моя, его доля, наверняка, огромна! Ведь земли принадлежат ему, не так ли?
— Нет, нет! Земли не его! О, я просто дрожу от ярости, стоит только подумать об этом! Он уговорил милорда оставить их Джону. И его доля куда меньше, как младшего сына.
— Я все же не понимаю… Ведь ты сама говорила, что граф оставил все Ричарду, так?
— Он изменил завещание, Трейси!
— Изменил завещание? Но тогда, дорогая, ты сыграла свою партию как нельзя более скверно.
— Это не моя вина, Трейси, клянусь, не моя! Я ничего не знала, пока они не прочитали это самое завещание. Ричард не обмолвился мне и словом! И теперь мы едва ли не нищие! — голос ее дрожал от возмущения, а его светлость лишь тихо присвистнул.
— Всегда подозревал, что твой Дик дурак, но чтоб до такой степени!
Тут она взвилась.
— Он вовсе не дурак! Он честный человек и мы… мы презираем тех, кто подл, лжив и думает только о богатстве!
— Не сомневаюсь, Лавиния, однако не стоит все же так возмущаться по этому поводу. Полагаю, он все еще предан этому молодому повесе?
— Да-да! Это все Джек, Джек во всем виноват! Боже, меня тошнит уже от одного этого имени и… — тут она замолкла и прикусила губку.
— И что?
— Ах, да ничего! Но все это так неприятно, Трейси!
— Да, действительно, несколько огорчительно. Уж лучше б ты выбрала Джона, правда?
Она сердито притопнула ножкой.
— Что толку теперь рассуждать!
— Лавиния, дорогая, что толку вообще во всем?.. Нет, ей-Богу, это положение кажется мне занятным. Думал о богатеньком Ричарде, а теперь все мои планы полетели к чертям!
— Если б не ты, разве бы я вышла за него? Зачем только ты познакомил меня с ними обоими? Ведь я могла найти кого-то другого!
— Но он казался такой прекрасной партией, дорогая. К тому же, насколько помнится, ты придерживалась точно такого же мнения.
Она сердито надулась и дернула плечиком.
— И однако, — продолжил Трейси как бы между прочим, — мы с тобой люди вроде бы неглупые и как-нибудь выкрутимся.
Лавиния тут же накинулась на него.
— О, как только ты можешь быть таким равнодушным! Неужели тебе безразлично…
Он выразительно поморщился.
