Елена Арсеньева - Русская лилия
Он, конечно, отнюдь не венценосец, но Мэри нужно от мужчины совершенно другое. Так же, как мужчине от женщины.
Но как угадать, чего ждать именно от этого мужчины и именно от этой женщины? Особенно если оба молоды, неопытны и внешнюю красоту принимают за внутреннюю? Ах, как ошибся, как ошибся Константин, когда рыжие волосы счел признаком телесной пылкости… Он влюбился в юную принцессу Саксен-Альтенбургскую до безумия. А надо было повнимательнее заглянуть в эти прозрачные, слишком светлые голубые глаза… Глаза цвета льда! Но он тогда еще очень мало знал о женщинах, он думал, что все они такие, как очаровательная танцовщица Милица Шверина, которой было поручено его телесное просвещение. Увы… Александра Фредерика Генриетта Паулина Марианна Элизабет, ставшая великой княгиней Александрой Иосифовной, оказалась не просто хладнокровной, а сущей ледяной глыбой! Это настолько обозлило Константина, что он навещал ложе жены как мог часто — не потому, что она вызывала в нем неистовую страсть, а просто из мести за ее пренебрежение. С кем спать, ему в ту пору было совершено все равно, лишь бы женщина была, но на самом деле он все время видел перед собой ту танцовщицу… Она уже умерла к тому времени от чахотки, но с тех пор театр был для него особенным, возбуждающим местом, там он находил себе любовниц, этих милых бабочек-однодневок, но поскольку был неутомим в любовных делах, всякую ночь после встречи с ними проводил с женой… Ох как она его за это ненавидела! И эту ненависть перенесла на Ольгу, которую отец нежно любил и которая чертами лица была похожа на него. А он в отместку презирал ее любимчика, своего старшего сына, слабовольного Николу, причем презирал его больше всего за то, чем сам грешил. За неумеренное сладострастие! Но оно выражалось у Николы не в том, что он под юбки всем подряд, горничным и матушкиным фрейлинам, лазил, как следовало бы сыну своего отца, а в том, что в любую свободную минуту неистово рукоблудничал и рисовал неприличные картинки — в меру знания предмета, конечно. Знание было таким слабым, что Константин Николаевич смотрел на эти художества, давясь от смеха. Мужское естество Никола срисовывал с жеребячьего, а женщины имели непомерно большие груди, но бедра такие узкие и плоские, что нарисованное естество должно было непременно порвать их крошечные лона. Конечно, Константин Николаевич не раз намекал жене, что инициацию Николы пора бы уже провести, но она все желала полагать его маленьким пупсиком, а за эти намеки буквально возненавидела и мужа, и откровенно привечаемую им Ольгу. К Верочке отношение было более снисходительное, ведь отец держался с младшей дочерью нежно, но довольно прохладно.
Да, судьба дочери беспокоила отца. Счастье женщины — так принято считать — в замужестве. На глазах у Константина Николаевича эта иллюзия не раз рушилась, словно карточный домик. Но он пребывал в идиллической отцовской убежденности, что его дочери непременно должно повезти. Вот только где взять супруга? Европейский брачный рынок перенасыщен невестами, однако женихов там не столь уж много. Как ни странно, большинство женихов принадлежит к русскому императорскому двору. Правда, император уже решил свести своего второго сына Александра с молоденькой датской принцессой, бывшей невестой покойного Никсы[12], но подрастают другие: Алексей, Никола и Костя, младший брат Оли, растут сыновья Мэри. А в Европе… Адольф Людвиг, племянник герцога Баденского, отъявленный, жестокий развратник, истерично претендующий на престол, — его можно пожелать только дочери самого лютого врага своего, — имеются еще какие-то недоростки в Швеции, да и все, кажется. Хотя есть еще молодой Георг… новоявленный, всего два года назад назначенный великими державами король греческий. А ведь неплохая была бы партия! Король, пусть даже какой-то несчастной Греции, — это звучит куда внушительнее, чем владелец одного из многочисленных крошечных германских герцогств. Эта партия устроила бы даже дочь императора! Но загвоздка в том, что сестра греческого короля Дагмар предназначена в жены Александру. И ее брат Георг никак не может жениться на сестре ее мужа — Марии. А почему бы в таком случае не подумать о Георге как о возможной партии для Ольги?.. На сегодняшний день это лучший жених в Европе, а Ольга, считал Константин Николаевич, достойна всего самого лучшего. Ему самому это поможет отвлечься от тех неудач, которые он претерпел на посту наместника Царства Польского, но главное, это будет очередная месть жене. А потом, выдав замуж любимую дочку, он сможет осуществить свою давнюю месту и устроить свою собственную жизнь так, как ему хочется.
За несколько лет до описываемых событий
Элени стала любовницей короля на другой день после их встречи на балу. Кто-то мог дивиться: как быстро! А Георгу казалось, сто лет прошло.
Полночи после бала он простоял у окна, всматриваясь в отдаленные очертания Акрополя и мечтая, чтобы чудо прошлой ночи повторилось. Но небо было безлунным, и дальний костер не рассеивал глубокую тьму. Между деревьями изредка мелькали тени, но тени загадочной женщины, пленившей его воображение, там не было, не могло быть: дом и сад теперь населила прислуга, наверное, завелись садовники, а может, охранники появились.
Ему нынче вечером был представлен весьма воинственный человек средних лет по имени Геннайос Колокотронис, с трудом терпевший на себе фрак и лакированные сапоги. Все в его внешности выдавало привычку к тщательно заглаженной фустанелле, царухам, белым чулкам с кальцодетами и прочей атрибутике истинного эвзона, как назывались воины, которыми он командовал. Колокотронису, который был не кем иным, как сыном знаменитого генерала Теодороса Колокотрониса, предстояло отвечать за охрану королевской особы. Очевидно, сей персонаж спектакля, который назывался «Начало правления короля Георга I», уже приступил к своим обязанностям.
В конце концов Георг свалился в постель, сморенный волнением и усталостью, и во сне снова и снова видел себя на балу, как он стоял, созерцая эту ослепительную красоту в обрамлении вызывающе алого платья. Впрочем, будь на ней даже черное или белое, она все равно выглядела бы ярче всех, и окажись ее лицо даже закрыто паранджой, она все равно была бы всех красивее! Он стоял, глядя на нее как безумный, желая ее всей душой и всем телом, и слушал щебетание княгини Софии о том, что она и ее дочь мечтают о счастье быть его проводниками в ознакомительной поездке по окрестностям Афин, которые они великолепно знают, а стало быть, могут показать королю самые интересные и красивые места. Все вокруг почтительно молчали, и если даже греки полагали, что куда более уместно короля знакомить со страной ее коренным жителям, а не заезжей француженке, пусть и имевшей перед этой страной определенные заслуги, и не ее дочери сомнительного происхождения, однако никто и словом не обмолвился — более того, ни на одном лице не отразилось даже недоумения, не то что разочарования. Впрочем, греки отлично умеют владеть мимикой. Если они и лишились с течением времен внешнего сходства с богами, некогда населявшими Элладу, то неподвижности черт, запечатленных в мраморе и переживших века, не утратили. Поэтому Георгу не дано было узнать, осуждали его подданные или смирились с его безумием и сочли, что, чем скорее мужчина получит свое от женщины, тем скорее он вновь обретет возможность смотреть вокруг, а не только на нее.
