Линда Ховард - Побудь со мной
- Нет, но вы так же надежно истребляете себя другим способом. Вы позволяете вашему телу зачахнуть от пренебрежения. Ричард был в отчаянии, когда отыскал меня во Флориде; он сказал, что в теперешнем состоянии вы протянете не дольше года, и, увидев вас, я с ним согласилась.
Блейк затих, глядя на потолок, который изучал столько раз, что ей и не вообразить. Дионе захотелось обнять его и утешить, как она поступала с детьми, с которыми работала; он был взрослым мужчиной, но в некотором отношении таким же растерянным и напуганным, как любой ребенок. Ее внезапно смутила незнакомая потребность коснуться его, и она крепко сжала руки на коленях.
- А в чем ваша слабость? - поинтересовался Блейк. - Вы заявили, она есть у каждого. Расскажите, что тревожит вас, леди.
Вопрос вышел настолько неожиданным, что Диона не смогла уберечься от нахлынувшей боли, и дрожь сотрясла все тело. Слабость Блейка очевидна, достаточно увидеть его бесполезные, искалеченные ноги. Ее раны, почти столь же губительные, невозможно разглядеть. В жизни Дионы случались темные времена, когда смерть казалась лучшим выходом, мягкой подушкой для измученных ума и тела, перенесших слишком много жестокости. Но где-то глубоко внутри теплилась яркая и решительная искра жизни, которая уберегла ее даже от попытки самоубийства, как если бы Диона знала, что и первый сделанный шаг - это на один шаг больше дозволенного. Она боролась и выстояла, и залечила свои раны, насколько смогла.
- Что, не нравится? - тихо усмехнулся Блейк. - Если вы суете нос в чужие секреты, так почему сами не поделитесь каким-нибудь из своих? Какие у вас слабости? Крадете из магазинов для развлечения? Спите с незнакомцами? Мошенничаете с налогами?
Диона снова вздрогнула и так сильно стиснула руки, что побелели суставы пальцев. Она не в состоянии рассказать ему, по крайней мере, не все, что с ней случилось, даже если он и имел право знать о некоторых ее бедах. Диона уже стала свидетельницей большинства забот Блейка, понимала, о чем он думает, сострадала его тоске и отчаянию. Никто из прежних пациентов не требовал от нее так много, но Блейк не похож на остальных. Он просил большего только потому, что и она добивалась от него сверхчеловеческого напряжения. Диона сердцем чувствовала, что, если промолчит сейчас, он перестанет к ней прислушиваться. Успех лечения зависит от ее ответа, от степени доверия, рождающегося между ними.
Диону заметно колотило, все тело было охвачено дрожью, которая сотрясла ее с головы до ног. Она поняла, что и кровать вибрирует. И, скорее всего, Блейк тоже чувствует это. Брови мужчины сошлись на переносице, и он неуверенно произнес:
- Диона? Послушайте, я…
- Я незаконнорожденная, - начала Диона, скрипнув зубами. Она тяжело дышала от попыток заставить себя вообще говорить, и ощутила, что покрылась испариной. Диона со всхлипом втянула в себя воздух, и это движение заставило ее содрогнуться. Затем отчаянным усилием воли вынудила себя замереть.
- Я не знаю, кто мой отец, моя мать даже не помнила его имени. Она была пьяна, он тоже, - вот и пожалуйста! - у нее появилась дочь. Я. Она не хотела ребенка. О, она кормила меня, полагаю, поскольку я все еще жива, чтобы рассказывать об этом. Но никогда не обнимала, никогда не целовала, никогда не говорила, что любит. Фактически, она нашла способ дать понять, что ненавидит меня, ненавидит заботиться обо мне, ненавидит даже смотреть на меня. Если бы не пособие, она бы засунула меня в мусорный бак и оставила там.
- Но вы в этом не можете быть уверены! - отрывисто бросил Блейк, приподнимаясь на локте. Диона поняла, что он ошеломлен жгучей горечью в ее голосе, но, начав говорить, уже не могла остановиться. Даже если это убьет ее, нужно выплеснуть весь яд.
- Она сама говорила, - безапелляционно продолжила Диона. - Вы знаете, каковы дети. Я всячески старалась хоть как-нибудь добиться ее привязанности. Помню, мне еще трех лет не было, а я карабкалась на стул, оттуда на шкаф, чтобы достать для нее бутылку виски. Конечно, ничего не помогало. Я научилась не плакать, потому что она наказывала меня за слезы. Когда она отсутствовала или уходила в запой, я научилась есть все, что попадется. Сухой хлеб, кусочек сыра, все равно, что именно. Иногда еды совсем не было, потому что все пособие она тратила на выпивку. Если я ждала достаточно долго, она уходила с каким-нибудь поклонником, а потом возвращалась с толикой денег, которых хватало, чтобы протянуть до следующей выплаты или следующего мужчины.
- Ди, прекратите это! - грубо приказал Блейк, взял ее за предплечья и встряхнул. Яростным движением Диона вывернулась из его хватки.
- Вы хотели знать! - выдохнула она, легкие горели от усилий, прилагаемых, чтобы пропускать воздух в сжавшуюся грудную клетку. - Так теперь слушайте! Когда бы я ни совершала ошибку, потревожив мать, а для этого многого не надо было, она лупила меня. Однажды швырнула в меня бутылку виски. В тот раз я легко отделалась, получив лишь небольшой порез на лбу, хотя она так разозлилась из-за вытекшей выпивки, что избила меня туфлей. Знаете, что она твердила мне снова и снова? «Ты всего лишь ублюдок, а ублюдков никто не любит!». Снова и снова, пока наконец мне не пришлось поверить в это. Я точно знаю день, когда полностью убедилась, что это правда. Мой седьмой день рождения. Я уже ходила в школу и понимала, что день рождения должен быть каким-то особенным. Дни рождения - это когда родители дарят подарки, чтобы показать, как сильно любят тебя. Я проснулась и побежала в ее комнату, уверенная, что именно сегодня мама все-таки полюбит меня. Она ударила меня за то, что я разбудила ее, засунула в шкаф и продержала меня запертой там целый день. Понимаете, именно так она представляла себе мой день рождения. Ей был ненавистен один мой вид.
Диона наклонилась вперед, ее тело свело от боли, но глаза оставались сухими и пылали.
- Я жила на улице с тех пор, как мне исполнилось десять, - прошептала она, решимость высказаться начала ослабевать. - Там было безопасней, чем дома. Не знаю, что стало с моей матерью. Однажды я вернулась, но в квартире никого не оказалось.
Только хриплое дыхание Блейка нарушало тишину в комнате. Он лежал, словно окаменев, и не отрывал от Дионы горящего взора. Она все-таки смогла расслабиться и вдруг почувствовала себя очень уставшей. С трудом выпрямилась и невыразительным голосом спросила:
- Еще вопросы будут?
- Только один.
Диона конвульсивно сжалась, но не протестовала. Она ждала, в изнеможении размышляя, что еще его может интересовать.
- Вас в конце концов удочерили?
- Нет, - выдохнула Диона, прикрыв веки и слегка покачиваясь. - Я оказалась в приюте, и это не такое уж плохое место. У меня имелись еда, место для сна, и я могла регулярно ходить в школу. Я была слишком взрослой для удочерения, и никто не захотел взять меня под опеку. Полагаю, выражение моих глаз казалось слишком странным.
