Джейн Фэйзер - Почти невинна
Однако Гай считал, что мальчику придется побороться за свое наследство. Карл Французский вряд ли безропотно отдаст такое богатство подданному короля Эдуарда. Но что ни говори, а права Эдмунда бесспорны. Значит, придется снова воевать, и Эдмунд в очередном бою заслужит рыцарские шпоры. Вот тут и пригодится неоценимая помощь герцога Ланкастерского, защищающего интересы своего зятя, мужа законно признанной дочери. Весьма тонкий ход, который может оказаться проигрышным лишь в том случае, когда чье-то вмешательство помешает или разорвет этот брак. И самый действенный способ добиться этого — навеки избавиться от дочери Джона Гонта. Такое избавление наверняка покажется де Борегарам достойной местью за поражение при Каркасоне одиннадцать лет назад. Они вполне способны отправиться к Карлу и вызваться добровольно послужить ему в таком важном деле. Что же, вполне подходящая работенка для столь коварных, беспринципных, подлых людишек!
— Какая она?
Резкий, совершенно неожиданный вопрос, заданный с неким подспудным гневом, не имеющим, казалось, оснований, перебил мрачное течение мыслей де Жерве. Поняв, что речь идет о Магдалене, он задумался.
— Живая, нетерпеливая, несдержанная. Сильна духом, но с готовностью отвечает на ласку и доброту. Всему учится быстро… если захочет, конечно, но куда больше интересуется забавами и играми, чем занятиями. Впрочем, это вполне обычно.
— А внешне?
— Светлая кожа, серые глаза, темно-каштановые волосы. Небольшого роста. Тело еще не налилось, но девочка обещает быть красавицей.
Гай понимал, что имеет в виду, но не осмеливается спросить Ланкастер. Похожа ли она на мать? Но откуда Гаю знать? Он никогда не видел Изольду.
— Я сам посмотрю на нее, — решил Джон Гонт, словно подслушав мысли собеседника. Подойдя к скрытой в панели двери, он что-то тихо сказал стражнику, стоявшему по другую сторону.
Когда за Магдаленой прислали, девочка с облегчением присела перед герцогиней, поблагодарила за гостеприимство и последовала за стражником, торопясь поскорее увидеть де Жерве. По коридорам сновали слуги, воины, пажи и оруженосцы. Никто не обращал особого внимания на девочку в сопровождении стражника. Миновав приемную, они стали подниматься по широкой лестнице, ведущей в спальню, увешанную шпалерами из красно-золотой парчи. На занавесях и покрывалах, ковре и обивке мебели красовалась алая роза Ланкастеров. Магдалена подумала, что эмблема повторяется слишком часто и от нее рябит в глазах.
— Сюда.
Стражник нажал на панель, и она отъехала в сторону, открывая узкую, вырубленную в стене лестницу. Потом поспешно вынул из стенного кольца факел и высоко поднял, чтобы осветить дорогу.
Сбитая с толку девочка последовала за ним вниз. У подножия обнаружилась еще одна дверь, вделанная в камень. Стражник постучал в нее тяжелой палкой, которую носил на ремне, и, получив разрешение, жестом велел спутнице войти.
Магдалена ступила в темную, теплую духоту. Дверь за ней закрылась. У длинного стола с кубками в руках стояли лорд де Жерве и какой-то незнакомец. Последний поставил кубок, и освещенная стенным подсвечником рука отбросила на пол гигантскую тень. У девочки по коже поползли мурашки. Почему лорд де Жерве молчит? Почему так неподвижен?
— Подойди сюда, — велел незнакомец, встав в свете двух факелов, укрепленных над камином, где, несмотря на теплый майский день, пылало жаркое пламя.
Магдалена нерешительно пересекла комнату, умоляюще глядя на Гая, но его лицо оставалось бесстрастным. Сознавая, что его участия не требуется, он тем не менее изнемогал от неприятных предчувствий.
Герцог сжал ладонями лицо дочери и наклонил к свету. Девочку бросило в жар. Шершавые мозоли, результат многолетней работы мечом, царапали кожу, край массивного рубина в печатке холодил щеку. Ей ничего не оставалось, кроме как поднять глаза на бесстрастное лицо человека, смотревшего скорее в самые глубины ее души, чем на нее, с пугающей, лишавшей спокойствия сосредоточенностью.
— Кровь Христова!
Он резко оттолкнул девочку и, шагнув к столу, одним глотком осушил кубок.
— Кровь Христова! Никогда не ожидал снова увидеть эти глаза!
И тут Магдалена сообразила, что случилось нечто ужасное. Она затрепетала, сама не зная почему, но тут рядом с ней очутился де Жерве.
— Подожди за дверью, — тихо велел он, подталкивая ее к порогу.
— Но что я такого сделала? — пролепетала она. — Чем оскорбила его?
— Абсолютно ничем, — заверил он, выталкивая ее за дверь. — Подожди наверху вместе со стражником.
Мрачно хмурясь, он вернулся в комнату и против всяких правил осмелился упрекнуть герцога:
— Нехорошо, господин мой. Она ведь еще дитя.
— Дитя Изольды! — прошипел герцог. — Дитя неверной, вероломной, подлой твари, пусть будет проклята ее черная душа! Думаешь, она будет иной? От шлюх родятся шлюхи!
Презрительный, почти брезгливый смех разорвал сырой тяжелый воздух.
— Но Магдалена не отвечает за грехи матери, тем более что никогда ее не знала, — настойчиво твердил Гай. — Не этому нас учит церковь.
— Ты знаешь обстоятельства рождения этого ребенка.
Герцог вновь наполнил кубок, не скрывая от Гая искаженного болью, вмиг ставшего уродливым лица.
— Я вытащил его из материнского лона, когда та потаскуха корчилась в предсмертных судорогах, отравленная предназначавшимся для меня ядом! И ты смеешь говорить, что девчонка невинна?!
— Но в таком случае, господин, почему же вы сохранили малышке жизнь? Тогда она была всего лишь еще одним никому не нужным бастардом!
Ланкастер покачал головой.
— Я признал это дитя своим и подписал все соответствующие документы, — голосом, полным отвращения к себе, признался он. — Я любил подлую шлюху, можешь поверить? И намеревался обеспечить ребенка. Кроме того, в той комнате повсюду валялись мертвецы… столько смертей…
Казалось, в эту минуту он вернулся в прошлое, в ту полутемную комнату крепости-монастыря Каркасона, где у двери валялся убитый монах, а неподалеку лежал труп молодого оруженосца с воткнутым в сердце кинжалом. Он снова ощутил смрад смерти, вонь родильной крови. Снова услышал пронзительные агонизирующие крики женщины, которую когда-то любил больше жизни. Женщины, которую убил, обратив против нее ее же собственное оружие.
— В этих глазах я узрел ее мать, — откровенно признался он, немного придя в себя, словно это объясняло его грубое обращение с ребенком. — Есть ли в ней хоть одна моя черта, де Жерве?
— У нее ваш рот, господин, — поспешно ответил Гай, чувствуя, что самое худшее позади. — И полагаю, что-то от надменности Ланкастеров.
