Элизабет Чедвик - Летняя королева
Алиенора давно подметила трения между Сугерием и Раулем де Вермандуа. Эти двое не сошлись характерами, хотя оба яростно бы это отрицали.
– Нам нужно одеться и успокоиться, господин.
Взгляд Рауля казался более пристальным, чем обычно. Словно он заново пересматривал то, что прежде недооценил. Вельможа поклонился:
– Я пришлю ваших слуг.
– Нет, – сказала Алиенора. – Я сама их позову через минуту-другую. Мой супруг крайне огорчен, и было бы неблагоразумно, если бы они увидели его в таком состоянии. Так что у вас будет время разобраться со своей рубахой, прежде чем приедет добрый аббат.
– Моей рубахой? – Он посмотрел на себя, потом подергал изнаночные швы и криво усмехнулся. – Я исправлю ситуацию и прослежу, чтобы вас не беспокоили, пока вы не будете готовы. – Он удалился быстрым и твердым шагом.
Алиенора заподозрила, что ему доставит огромное удовольствие не пускать сюда аббата из Сен-Дени, пусть даже всего несколько минут.
Молодая женщина подошла к мужу и опустилась рядом на колени. Она знала, каково это – потерять отца, но ее молитва Богу была короткой и практичной. За дверью их спальни мир затаился в ожидании. Если они не выйдут к нему, то он сам явится сюда, и тогда уже они будут в его власти.
– Людовик… – Она обвила его руками. – Людовик, мне жаль, что твой отец умер, но пусть молитвы и мессы за упокой его души прозвучат там, где им положено звучать. Ты не можешь сделать все сам здесь и сейчас. Нам нужно встать и одеться. Люди ждут.
Людовик запнулся и умолк. Посмотрел на жену затуманенным взглядом:
– Я знал, что он болен и дни его сочтены, но никак не думал, что все случится так быстро и я его больше никогда не увижу. Что мне теперь делать?
Она заставила его сесть на кровать, выпить бокал вина, а сама тем временем принесла одежду из сундука, куда ее вечером сложили слуги.
– Ты сейчас возьмешь себя в руки и оденешься, – сказала Алиенора. – Де Вермандуа отдает распоряжения слугам, за Сугерием уже послали.
Людовик кивнул, но ей показалось, что он не воспринял ее слов. Она вспомнила, как сама будто оцепенела, когда умер ее отец. Слова тогда ничего не значили. Алиенора прижала к себе мужа, по-матерински погладила его по волосам. Она будто Петрониллу успокаивала. Он повернулся к ней с тихим стоном и уткнулся лицом в шею. Алиенора ласково пошептала над ним, и он прижался к ней. Но потом поднял голову и поцеловал ее. Она перепугалась, но, поняв, что ему нужно, вернула поцелуй и открылась навстречу.
Когда все было кончено, он лежал рядом и тяжело дышал, как вынесенный на берег моряк после кораблекрушения. Она нежно поглаживала его между лопатками, нашептывая ласковые слова, сама чуть не плача. Между ними произошло нечто важное. Она пропустила его горе и панику сквозь свое тело, а ему подарила успокоение.
– Все будет хорошо, – сказала Алиенора.
– На самом деле я не знал своего отца. – Людовик сел в кровати и уткнулся лицом в поднятые колени. – Меня отдали церкви, когда я был ребенком, а забрали из монастыря только после смерти брата. Отец следил за моим образованием и за тем, чтоб я ни в чем не нуждался. Только вот занимались этим всем другие. Если у меня и есть отец, то это аббат Сугерий.
Алиенора выслушала признания с интересом, но без удивления.
– Мне казалось, я хорошо знала своего отца, – ответила она. – Я стала его наследницей с тех пор, как мне исполнилось шесть. Но когда он умер, обнаружилось, что я едва его знала… – Она замолчала, чтобы потом не пожалеть о сказанном.
За дверью загудели властные мужские голоса. Прибыл Сугерий, а еще она услышала голос архиепископа Жоффруа. Алиенора быстро уговорила Людовика начать одеваться.
– Ты должен всем показать, что способен исполнить роль короля, даже когда скорбишь об отце, – поучала она, обувая его. – Ты избранник Бога. Чего тебе бояться?
Муж уставился на нее уже осмысленно и не так тревожно.
– Выйдем вместе, – попросил он, когда она завязывала ему пояс.
Алиенора торопливо набросила платье, забрала волосы под золотую сетку. Сердце громко стучало, но она вздернула подбородок и, ничем не выдавая ни страха, ни дурных предчувствий, потянула мужа за рукав к дверям. Он дрожал.
В приемную набились придворные, и все как один пали на колени, зашуршав одеждой, включая Сугерия. Глядя на сомкнутые ряды голов, Алиенора подумала, что они напоминают булыжники мостовой, ожидающей, когда на нее ступят новые король и королева.
Глава 8
Париж, сентябрь 1137 года
Аделаида де Мориен[9], вдовствующая королева Франции, коротко взмахнула бледной костлявой рукой:
– Вам нужно сменить платье и перекусить после долгой дороги.
Алиенора сделала реверанс:
– Благодарю, мадам.
Ее свекровь разговаривала с бесстрастной деловитостью – точно так она могла бы обратиться к конюху, отдавая распоряжение насчет лошади после долгой скачки. Серые глаза Аделаиды смотрели холодно и неодобрительно. Платье на ней тоже было серое, под цвет меха на черной накидке. Строго и уныло. Незадолго до этого она официально приветствовала свою невестку в большом зале дворца, произнеся высокопарную речь и клюнув ее в щеку. Сейчас они стояли в комнате, выделенной Алиеноре, на одном из последних этажей Большой башни.
Комната была хорошо обставлена – красивые гобелены, прочная мебель и огромная кровать с тяжелым пологом, сильно пахнущим овечьей шерстью. Ставни закрыты, горело всего несколько свечей, и со всех сторон подступали глубокие тени. Однако при дневном свете двойные арочные окна дадут возможность увидеть красивый вид на Сену; точно так же окна замка Омбриер в Бордо выходили на реку Гаронну.
Под пристальным взглядом Аделаиды слуги принесли воду для умывания, вино и тарелки с сыром и хлебом. Служанки Алиеноры начали распаковывать вещи, перетряхивая и расправляя платья и сорочки, прежде чем повесить их на вешалки и убрать в гардеробы. Аделаида даже раздула ноздри при виде ярких расшитых нарядов.
– Вы убедитесь, что мы здесь привыкли к простоте, – чопорно заметила вдовствующая королева. – Мы не легкомысленный народ, и у моего сына непритязательные вкусы.
Алиенора напустила на себя скромность, а сама подумала: узнай Аделаида, что́ ее драгоценный сынок вытворял в Аквитании, у нее случился бы апоплексический удар. Даже для Людовика церковь была не единственным интересом в жизни.
Петронилла встряхнула головой.
– А мне нравятся яркие цвета, – сказала она. – Они напоминают мне о доме. И наш отец их любил.
– Да, любил, – поддержала сестру Алиенора, обняв ее за талию. – Придется нам стать законодательницами новой моды! – Она улыбнулась Аделаиде, но та так и осталась с постной миной.
