Рослин Гриффит - Птицелов
Остановившись под шелестящими листьями клена, он смотрел на верхний ряд окон трехэтажного особняка; за одним из них, в комнате для слуг, спала, прижавшись щекой к подушке, эта лакомая девочка, сиротка-итальяночка. Она рассказала ему, что у нее нет родных. Искать ее никто не будет. Он представил себе ее тихий сон — легко-легко шевелятся ноздри и губы. Такой глубокий сон похож на смерть.
Смерть… В его воображении возникли цветы, срезанные для гирлянд и ваз. Он любил срезанные цветы, любил неподвижные лица, холодеющие тела…
Как хороша она будет, когда последний проблеск жизни погаснет в ее взгляде. Этот момент всегда наполнял его восторгом. Иногда в последний миг глаза широко раскрывались, и в них мелькало изумление. Конечно, в конце церемонии он нежно и бережно опускал ей веки.
Полная церемония была сложной и длительной. Сейчас он с удовольствием вспомнил, что она еще не закончена, но близка к окончанию, и красавица ждет в подвале его дома. Такая прекрасная, зрелая и благоухающая, источающая сладкий и странный аромат.
Он жадно облизал губы. Его томительной дрожью пронзило желание вернуться к ней и кончить церемонию, но он направился на Прери-авеню и остановился около одного из домов, хотя и знал, что только напрасно терзает свою душу. Здесь пребывала самая недоступная для него, хотя только она и могла стать жемчужиной его тайной, необыкновенной коллекции.
Самая прекрасная — волосы как сине-черный ляпис, кожа как золото. Она — священный лотос в полном расцвете… Никогда он так не терзался — потому что никогда не встречал такой совершенной красоты.
Близкая — и недоступная… И он стал думать о сиротке, которая скоро навек закроет свои темные глаза, навек уснет, и прошептал строки любимых стихов: «Любовь моя покинула меня//Душа моя мертва…»
Глава 5
— Извините, — сказала Орелия Сину О'Рурку, придя на работу с получасовым опозданием. — Я не сумела рассчитать время. Вышла из дому рано, но в связи с Выставкой трамваи переполнены. А тут еще по дороге случилась авария — какая-то телега опрокинулась. Возникла пробка, и часть дороги я шла пешком.
— Да, уж эта ярмарка…— Син небрежно махнул рукой, не дав Орелии закончить объяснения. — Я же знаю, что вы всегда приходите вовремя и не торопитесь уйти домой по вечерам…
Она почувствовала облегчение.
— Я отработаю это время…
— Конечно. — Он ласково улыбнулся. — Незачем расстраиваться из-за таких пустяков. Фсдра говорила мне, что вы — хорошая добросовестная девушка.
Облегчение окрасилось привкусом горечи. Орелии было неприятно, что Син упомянул имя Федры, ей показалось, он дал ей понять, что относится к ней особенным образом из-за ее тетки. Но она улыбнулась и направилась к выходу, столкнувшись в дверях кабинета с входившим к отцу Лайэмом.
— Доброе утро, мисс Кинсэйд, — сказал он ледяным тоном.
— Доброе утро, мистер О'Рурк, — ответила она так же холодно.
— Как жаль, что необходимость явиться на работу оторвала вас от ваших личных дел!
— Ну, ну, — вмешался Син, — мисс Кинсэйд дала вполне удовлетворительные объяснения. Она опоздала случайно. — Орелия, поджав губы, выбежала из кабинета.
видны леса новостроек и почти законченные дома — Чикаго был молодым строящимся городом, где жизнь непрерывно создавала что-то новое. «Архитектор всегда найдет здесь работу», — подумала Орелия.
Она имела небольшие средства, на которые могла бы просуществовать и без заработка, но Орелия любила свою профессию. Даже в детстве она играла не в куклы, а в кубики.
И, конечно, неприятно было бы уйти из офиса, где она проработала всего две недели, — не говоря о том, что это могло бы осложнить отношения между Федрой и старшим О'Рурком. Она вздохнула и отвернулась от окна, и как раз в эту минуту услышала разговор за соседними чертежными столами:
— Смотрите-ка, эта хитрушка обвела старика вокруг мизинчика. Опаздывает, и хоть бы что.
— Да, — отозвался сосед, — с хорошенькой мордашкой всего добьется!
— Женщины должны сидеть дома. На работе им не место! — подытожил первый.
Орелия обернулась к соседям, готовая испепелить их взглядом, но в эту минуту к ней подошел Лайэм.
— Все работают, а вы витаете в облаках, — сказал он язвительным тоном. — Ну и что, приятное занятие?
— А для вас приятное занятие — упражняться в жестокости и садизме! — выпалила она.
— Садизме?! — повторил он удивленно.
Она уже не могла остановиться:
— Да, именно! Чем вы занимались, когда вас не было в офисе? Хлестали бичом мулов и работников, как надсмотрщик на плантациях? А здесь ваш садизм принимает другие формы — вы хлещете людей насмешками.
— Кажется, мы с вами не сошлись характерами? — спросил он, подняв брови.
— Да! И я больше не хочу терпеть ваших насмешек!
Он наклонился к ней и, показав жестом на соседние чертежные столы, сказал:
— Мисс Кинсэйд, может, мы продолжим разговор в моем кабинете?
Орелия встала и прошла впереди него к дверям кабинета, задевая длинными юбками за чертежные столы.
Лайэм закрыл за ними дверь, и она выпрямилась перед ним, глядя на его высокую крепкую фигуру сердито и немного испуганно.
— Ну что ж, продолжайте оскорблять меня, если вам угодно, — спокойно сказал он.
— Никаких продолжений! — запальчиво воскликнула Орелия. — Увольняйте меня немедленно, и покончим с этим.
— Но у меня нет оснований уволить вас.
— Я грубо говорила с вами, разве служащим это позволено?
— В данном случае — да. С учетом вашего характера. Просто у вас повышенная эмоциональность.
Орелия не верила своим ушам — он говорил совершенно спокойно.
— Но ведь вы же и моей работой недовольны! Вы считаете, что я недостаточно быстро делаю эскизы. Разве это не основание, чтобы меня уволить?
Он пожал плечами;
— В тот раз я был неправ, извините.
— Я опоздала на работу сегодня.
— Отец сказал, что ваше объяснение удовлетворило его.
— Его, но не вас. Я не хочу оставаться здесь только из-за благосклонности вашего отца, которому нравится моя тетя.
— Но есть и другие основания, — возразил он. — Вы — профессионал.
Она взглянула на него изумленно.
— Как? Вы убеждаете меня, что я должна остаться у вас на работе?
— Да. А вы хотите убедить меня, что я должен вас уволить?
— Нет. Конечно же нет.
Он посмотрел на нее задумчиво.
— Как бы это сказать… Мы столкнулись друг с другом, и я признаю, что при этом столкновении слишком резко проявились некоторые черты моего характера. Давайте же разберемся во всем, поговорим откровенно.
Гнев постепенно таял, она посмотрела удивленно:
