Лори Коупленд - Достойный любви
Под ногой осыпалась земля, и груда мелких камешков, шурша и подпрыгивая, покатилась вниз по склону. Фляжка, описав дугу, вновь примостилась ко рту. Он пил долго и жадно.
Гордон с тупым безразличием проводил взглядом падающие вниз камешки. Он был пьян. Только один человек в округе будет жутко огорчен, если Гордон сломает себе шею.
Это конечно же Муни Бакус, который скупил все долговые расписки Горди.
Сколько же он должен Бакусу? Должно быть, приличный куш! Были времена, когда Гордон не спал ночами, ломая голову, где бы достать деньги, чтобы отдать долги? Это считалось делом чести. Достоинство, благородство, честь — как все это мелко и несущественно сейчас!
Таким вот он когда-то был, так он когда-то жил… Все, хватит! Былого не вернешь! И винить в этом некого, кроме самого себя. Никто не гнал его из дому. Не сверни Гордон с проторенной дорожки, сейчас был бы врачом, как и отец. И невеста была — Мэри Портер. Сыграли бы свадьбу, и дети пошли бы… Вот так махнули бы не глядя четырех наследников. Старик отец был бы на седьмом небе от счастья.
Зажили бы они с Мэри… Ее родители были довольно богатыми людьми. Акров на пятьдесят с их стороны можно было рассчитывать, а может, и больше… Небось, старик раскошелился бы и на все двести пятьдесят, чтобы облегчить страдания дочурки, засидевшейся в девицах.
Да, спутал он им, однако, все карты. В один прекрасный день Т.Г. Меннинг предпочел мирно отчалить в Колорадо, где и до сих пор пропивает без зазрения совести все до последнего цента. Все, что удается выжать из шахты. Получается, правда, негусто. С его шахты толку никакого!
Фляжка опять пошла в дело. «Примите мои поздравления, Т.Г. Меннинг! Вы опять надрались до чертиков! Глупо? А что же делать, когда у тебя золотая лихорадка. Тут не до благоразумия. К черту благоразумие!»
Вечером 4 января 1848 года в сорока пяти милях от местечка Саттерс Форбс в долине Сакраменто Вильсон Маршал обнаружил золотой песок в отводном канале, питающем речной водой его лесопилку. С того самого злополучного вечера золото в этих краях обогащало одних и губило других. Именно с этого момента история Колорадо начинает новый отсчет времени.
Не менее глубокий след это событие оставило и в жизни Терри Гордона. Он сжег за собой мосты, и жизнь его покатилась по наклонной. Но теперь это уже не имеет значения.
Горди перевел дух и глотнул живительной влаги.
Деньги у него быстро кончились. Отец от него отвернулся, когда понял, что сын не пойдет по его стопам и ему не на кого оставить свою клинику. Мэри его не дождалась. Насидевшись вдоволь в девицах, она с радостью ухватилась за предложение какого-то мелкого железнодорожного чиновника и выскочила за него замуж. А сам Горди Терренс не сегодня-завтра получит пулю в лоб. Вот такая грустная история.
Муни Бакус не любит долго ждать. Три дня назад его головорезы поставили Горди ультиматум. Ему дали ровно две недели. За этот срок надо найти деньги и отдать долг. Всего две с половиной тысячи. Немало. И где же их взять?
Недолго Гордону осталось ходить по этой земле.
Оступившись, Гордон неуклюже взмахнул руками. Вниз по крутому склону горы вновь посыпались хрустящие подмерзшие комья. Хмель ударил в голову. Ноги заплетались и скользили и становилось все труднее удерживать равновесие. «Надо бы перекусить чего-нибудь, а то на голодный желудок быстро пьянеешь», — подумалось ему. За день эта мысль несколько раз приходила Гордону в голову, но поесть он так и не удосужился.
Перед глазами поплыли круги. Он тряхнул головой, пытаясь взять себя в руки. Начинался самый трудный участок пути. Тропа сужалась, петляя по узкой каменистой гряде между двумя ущельями. Одно неосторожное движение и Муни безвозвратно потеряет свои деньги.
Усилием воли Гордон сосредоточился и замедлил шаг. Погода была скверная, ветер крепчал, остервенело теребя полы его поношенной куртки. Пришлось одной рукой придерживать шляпу, чтобы не унесло. Высоко над головой висело пасмурное, серыми кусками на темной синеве, небо, освещенное поднимающимся месяцем. Откуда-то с гор донесся далекий заунывный вой шакала, похожий то на отчаянный плач, то на хохот.
Гордон остановился. Фляжка, описав дугу, нескоро, но все же нашла свое прежнее место. Живительная влага приятно обжигала рот и растекалась по жилам.
Он слишком много пьет. Опять пьян в стельку. Будь у него хоть капелька уважения к себе, не стал бы напиваться до поросячьего визга. Была бы голова на плечах, давно бы уже бросил пить.
Гордон расслабленно покачнулся и в следующую секунду почувствовал, что кубарем летит вниз по склону. Мозг лихорадочно заработал, но было уже поздно. Широко раскинув руки и ноги, Гордон стремительно катился вниз, больно ударяясь о камни.
Голова закружилась, и его стошнило. Мысли путались. Такая глупая смерть. Надо что-то делать. Гордон резко выбросил руку, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Но тщетно. «Это конец», — решил он и покорно закрыл глаза. Все путаные и непоследовательные события его жизни вдруг стали полны значения и неотвязно предстали перед его воображением. Что, в сущности, его жизнь? Разбитые надежды и неосуществленные мечты. Вот тог человек, которым он мог бы стать, но не стал; женщины, которых он мог бы любить, но не любил; слова, которые он должен был сказать, но не сказал; ребенок, который мог бы быть его ребенком… В цветном калейдоскопе воспоминаний было все, кроме золота, с мыслью о котором он ложился каждый вечер и просыпался каждое утро в течение последних пяти лет!
«Прости, отец, за то, что не оправдал твоих надежд, — прощальным аккордом застучало в висках. — Будь счастлива, Дженни! На-кася, выкуси, Муни!»
Острая боль при ударах отдавалась во всем теле, навязчиво напоминая о случившемся, и постепенно мысли о настоящем вытеснили все остальные.
«Виски! Мое виски!»
Гордон слышал резкий металлический звук каждый раз, когда фляжка билась о камни, во все стороны разбрызгивая содержимое.
«Виски!»
Драгоценная жидкость орошала каменистый склон.
Каким-то чудом рука уперлась во что-то твердое и неподатливое. Гордон напрягся всем телом, сжался и замер. Движение прекратилось. Вокруг стояла тишина. Он лежал, затаив дыхание, боясь шелохнуться. Одно неосторожное движение могло нарушить шаткое равновесие и тогда — конец! Гордон желал лишь одного: удержаться на том месте, где лежал. Оставалось лишь надеяться, что уступ — или что бы там под ним ни было — выдержит вес его тела.
Все так же протяжно выл на луну шакал. Его заунывные стенания далеко разносились в прозрачном ночном воздухе и одиноко таяли в черном безмолвии.
