Запах твоей кожи (СИ) - Светлана "cd_pong"
Просто вернулась в дом, достала листок и перо, и написала:
«Господину Войду.
Ваша жена, похоже, забыла, кто она.
И с кем позволяет себе быть.
Конюх — в ее постели чаще, чем вы за весь год.
Если это не измена — то что тогда?»
А Сэльда стала ждать.
**бурю**.
Глава пятнадцатая.
Письмо Сэльды лежало у него в кармане уже третий день.
Он перечитывал его не раз. Его пронизывал холод. Тот самый, что стелется по жилам, когда понимаешь: то, что ты считал своим, давно дышит чужим воздухом.
Он не верил.
Потом — поверил.
Он приехал не один. За ним — двое офицеров из королевской стражи, молчаливых, с лицами, на которых не читалось ни вопросов, ни жалости.
Эрине была в саду.
Срезала последние цветы , не могла смотреть, как они сохнут на корню. В руках — пучок астр, листья в волосах, следы земли на щеке. Она не слышала коней. Не ждала его.
Не боялась.
— Собирайся, — отрезал Войд. — Ты едешь со мной в столицу. Насовсем. А поместье я продам.
Она обернулась. Посмотрела на него неподвижным, не мигающим взглядом.
— Что застыла? Бегом, я сказал. У нас не так много времени. К вечеру король ждёт меня.
— Нет, — прошептала она.
— Что?
— Нет, — сказала громче.
— Смеешь перечить?
Он занёс руку для удара.
Но в этот миг его запястье перехватил Тео. Мужчина стоял молча, но в его глазах была не злость — а что-то худшее: **спокойное презрение**.
Войд оттолкнул его и рассмеялся — коротко, без радости.
— Ага! А вот и любовничек.
Он махнул офицерам:
— Взять его.
Тео не сопротивлялся. Просто смотрел на Эрине, пока его скручивали.
Офицеры действовали быстро, но не без труда — он был сильным, даже в молчании.
— Высечь! — приказал Войд. — А ты, милая, пойдёшь со мной. В спальню. Там вид лучше.
Он потащил её за собой. Она вырывалась, царапала его руки, но он только сжал сильнее.
— Не дергайся! А то твой красавчик пострадает сильнее. На много сильнее.
В спальне он втолкнул её на балкон, перегнул через перила и намотал её волосы на кулак, чтобы она не могла отвернуться.
— А теперь смотри! — прошипел он и махнул офицерам.
Эрине не закрыла глаз. Слёзы навернулись сами, но она не отводила взгляда.
Тео стоял прямо. Не кричал. Не просил. Только смотрел на неё.
Войд разорвал платье у неё на спине, стянул юбку и вошёл в неё грубо, без подготовки, без слова.
Его толчки были резкими, как удары хлыста.
Она плакала, умоляла:
— Пожалуйста, Войд… я всё сделаю…
— Ты и так всё сделаешь, — прошипел он.
Он потерял человеческий облик. Дышал тяжело, почти рыча, будто зверь, загнавший добычу в угол.
Ускорился. И кончил — глухо, без звука, кроме хриплого выдоха.
Отдышавшись, он махнул рукой:
— Довольно.
Офицеры отступили. Тео остался привязанным к столбу, лицо бледное, рубаха пропитана кровью, но он всё ещё держался на ногах.
Войд швырнул Эрине к кровати.
— У тебя пять минут.
И вышел.
Она не встала сразу.
Лежала на полу, щекой к доскам, и слушала тишину за окном.
Потом поднялась. Натянула платье. Подошла к балкону.
Тео всё ещё стоял у столба. Кровь на спине, лицо бледное, но глаза — открытые.
Он смотрел на неё.
Она — на него.
Ничего не сказали.
Нечего было говорить.
Она спустилась, села в карету и не обернулась.
Но знала: он смотрит ей вслед.
И будет смотреть всегда.
Глава шестнадцатая.
Столица Эрине знала с детства — и всегда нравилась.
Здесь пахло свежей выпечкой утром, цветами в королевском саду днём и дымом от уличных фонарей вечером. Здесь она впервые увидела мороженое, впервые услышала скрипку вживую, впервые почувствовала, что мир — большой, но не страшный.
Теперь она вернулась сюда уже как княгиня.
Войд отвёл ей целое крыло особняка — светлое, просторное, с видом на сад. Сам появлялся редко: спрашивал, всё ли в порядке, оставлял деньги на расходы и уезжал.
Будто после той ночи в поместье он отпустил её — не из доброты, а потому что больше не знал, как держать.
Эрине устроилась тихо.
Читала. Гуляла. Писала родителям аккуратные письма, полные «всё хорошо» и «муж заботится».
Но настоящим светом в её жизни стала Ирма.
Свадьба сестры прошла скромно, но по-домашнему — с музыкой, смехом и запахом пирогов. Эрине впервые за годы не прятала глаза.
А через полгода родился Лукас — крепкий, любопытный мальчик с глазами и упрямым подбородком отца Эрине.
Эрине стала в их доме частой гостьей. Купала его, пела колыбельные, шила ему рубашки с вышитыми птицами.
С ним она снова научилась дышать.
Именно тогда она решила написать Мали.
Сомневалась долго.
Боялась: а вдруг та забыла её? А вдруг Тео запретил упоминать её имя?
Но однажды, глядя, как Лукас засыпает с пальцем во рту, она села за стол и написала:
«Здравствуй, Мали. Как ты? Как Агата? А Тео?..»
Ответ пришёл через две недели. Письмо было написано чётко, но с лёгкой дрожью в буквах — будто девочка старалась писать спокойно, но сердце билось слишком громко.
«Миледи,
Ваше письмо я прочитала три раза — и каждый раз будто слышала ваш голос. Очень скучаю.
Новый хозяин добрый. Пожилой вдовец, без детей. Не лезет в дела, даёт работать. Даже позволил нам остаться в прежних комнатах — говорит, что «старые стены знают, как хранить покой».
Агата слабеет. Чаще сидит, но всё равно варит ваш любимый суп с петрушкой. Говорит: «Пусть хоть запах останется».
А батюшка… о вас не говорит. Совсем. Если я спрошу — отводит глаза и уходит. Но по ночам, когда думает, что я сплю, стоит у окна и смотрит на дорогу. Долго. Так долго, что я боюсь — простудится.
