Джил Лэндис - Приди, весна
Он почти поверил ей. Он чуть было не остановился и не повернул обратно, но потом вспомнил один весьма существенный факт, относящийся к Кейсу Сторму, – тот был полукровкой.
Эта ослепительная блондинка с большими голубыми глазами никак не могла быть его сестрой. Бак улыбнулся и пришпорил лошадь.
– Думаю, в поезде вы понаслушались историй про Кейса Сторма и теперь пугаете меня его именем в расчете на то, что я отпущу вас.
– Неправда. Он мой брат, и, когда он найдет вас, он изобьет вас до смерти, всадит вам пулю между глаз, снимет с вас с живого кожу и зажарит на медленном огне.
Она действительно расплакалась.
– Господи, леди. Выберите что-нибудь одно.
Она ударила его кулачком по бедру.
– Я не шучу. Ради собственного блага разворачивайте лошадь и везите меня назад.
– Ни за что, Алиса.
– Я не Алиса! – завизжала она.
Он с удовлетворением уловил хрипотцу в ее голосе. Все что угодно, лишь бы немного отдохнуть от ее постоянного ворчания и нытья.
– Лучше бы тебе замолчать, Алиса. Вот наглотаешься холодного воздуха, и горло заболит.
Она застонала в бессильной ярости и некоторое время сидела надувшись, потом сказала:
– Мне нужно в туалет.
– Конечно нужно.
– Будьте вы прокляты.
– Заткнись, Алиса.
Бак всмотрелся в возвышавшиеся на горизонте горы. Они проехали приличное расстояние за сравнительно короткое время, хотя и ехали на одной лошади, и Бак понимал, что загонит лошадь, если вскоре не пересадит Алису на другую кобылу. Он оглянулся через плечо. Их никто не преследовал. На мили вокруг простиралась открытая местность, но он решил проехать еще милю, а уж потом сделать остановку и привязать Алису к другой лошади.
ГЛАВА 4
Вцепившись в луку седла окоченевшими руками, Анника размышляла над тем, как же ей убежать от этого ненормального. У нее болели плечи, ныло все тело. Он связал ей руки и прикрепил конец веревки к седлу. Они ехали по неровной голой местности навстречу холодному ветру, направляясь к горной гряде, протянувшейся, судя по положению солнца, на северо-западе.
Тучи, зацепившиеся за горные вершины, начали тянуть в их сторону свои щупальца. Вид этих туч пока еще не вызывал тревоги, но по тому, как спешил Бак, как он постоянно поглядывал на небо, Анника понимала, что он уверен – скоро обязательно пойдет снег.
Анника начала мерзнуть – ее атласная накидка не слишком хорошо защищала от пронизывающего ветра. Она была рада, что на ней был ее шерстяной дорожный костюм, и ругала себя за то, что надела такую непрактичную накидку, хотя, с другой стороны, она же не собиралась ехать верхом. Если быть честной, она выбрала эту атласную накидку единственно по той причине, что это была ее любимая новая вещь. Когда она еще не расторгла свою помолвку, она представляла, как будет ходить в этой накидке в оперу в Париже во время их с Ричардом медового месяца, который они планировали провести в Европе. Взглянув на широкую спину и плечи похитившего ее мужчины, она невольно задалась вопросом, увидит ли когда-нибудь Ричарда Текстона или, если на то пошло, увидит ли она вообще кого бы то ни было из своих родных и знакомых.
Уставясь прямо перед собой, Анника отключилась от всего, словно загипнотизированная ритмичным стуком лошадиных копыт и звяканьем пуговиц, лежавших в коробке в ее саквояже. Саквояж ударялся о бок мула при каждом шаге животного. Внезапно они остановились, и наступившая тишина вывела Аннику из ее заторможенного состояния.
Бак Скотт на удивление ловким и быстрым движением спрыгнул с жеребца и двинулся к Аннике, сидевшей связанной на своей лошади. Он пристально смотрел на нее какое-то время, затем направился к головному мулу.
– Я терпел, сколько мог, но больше я не вынесу этого проклятого звяканья, – проворчал он и начал отвязывать ее саквояж. – Что бы ни производило этот шум, я это выброшу.
Анника слегка сжала бока лошади каблуками, и та повернулась. Девушка с ужасом увидела, что Бак снял ее саквояж с мула.
– Не смейте этого делать! – закричала она. – Не трогайте мои вещи.
– Еще как посмею. – Он принялся рыться в самых интимных ее вещах. Найдя позолоченную жестяную коробку, являвшуюся причиной его раздражения, он потряс ее и покачал головой.
Анника поняла, что нельзя терять ни минуты, если она хочет отговорить его от того, что он задумал.
– Пожалуйста, мистер Скотт, прошу вас, не выбрасывайте ее. Положите в нее что-нибудь, если хотите, и она перестанет греметь. Это моя коллекция пуговиц. Я храню ее долгие годы.
– Ну, если ты хранишь ее долгие годы, может, как раз сейчас настало время ее выбросить, – холодно ответил Бак.
– Подождите! – Аннике стало противно, что в ее голосе прозвучало такое отчаяние, но он уже поднял руку, собираясь бросить коробку. – Вы не можете быть настолько жестоким, – снова начала Анника. – Ну что вам стоит запихнуть в нее мою ночную сорочку, например. Тогда пуговицы не будут греметь.
– Там, куда мы едем, они тебе не понадобятся.
Именно этого она и боялась, но она постаралась скрыть свой страх.
– А вдруг понадобятся. Кроме того, эти пуговицы не предназначены для использования по их прямому назначению. Большинство из них старинные и очень редкие пуговицы. Некоторые относятся к периоду войны за независимость.
Он опустил руку, посмотрел на коробку, потом перевел взгляд на Аннику.
Аннике пришло в голову, что с ним можно заключить соглашение.
– Если вы не выбросите пуговицы, обещаю, что вы не услышите от меня ни слова жалобы, пока мы не доберемся до того места, куда направляемся.
Приподняв бровь, он смерил ее долгим тяжелым взглядом, словно размышляя, чего стоит ее обещание. Затем вытащил из саквояжа тонкую белую батистовую ночную рубашку.
Анника смотрела, как своими огромными грубыми ручищами от скомкал тонкую ткань, открыл коробку и затолкал туда рубашку. По телу Анники пробежала дрожь. Она была так напугана, что даже не порадовалась этой маленькой победе.
Приняв, видимо, решение, Бак сунул коробку назад в саквояж и снова привязал его к мулу. Затем он подошел к Аннике. Она оцепенела, когда он остановился рядом с ее лошадью и проверил связывавшую ей руки веревку. Пальцы у Анники онемели, а кожа под веревкой покраснела и припухла. Глядя на ее руки, Бак нахмурился. Когда он снова взглянул на нее, Аннике показалось, что в глубине голубых глаз мелькнуло сострадание, но она тут же сказала себе, что этого не может быть. Мужчина, способный так грубо обходиться с женщиной, не будет проявлять никакого сострадания.
Она прикусила губу и подавила дрожь страха, когда он стал развязывать веревку. Он обмотал веревку вокруг луки, затем взял ее руки в свои и, не говоря ни слова, не глядя ей в лицо, принялся растирать их.
