Эмилия Остен - Верность и соблазны
Анна, прости меня.
Когда-то я писал тебе, что иногда меня посещает мысль, будто ты могла бы стать офицерской женой и присутствовать здесь, как это делают некоторые другие леди; но я тут же останавливал себя, понимая, что натерпелся бы за тебя страху. Только вначале мне казалось это романтичным, самоотверженным, стоящим риска. Потом я научился замечать, как устают эти женщины от постоянного страха за мужей, как сжимаются их пальцы, когда доносятся звуки канонады, и как они смотрят на курьеров, когда вестей после штурма долго нет. Мы, мужчины, отправляемся на бой, потому что это для нас естественно, нет ничего проще войны – и нет ничего сложнее. У мужчин свои отношения с войной. За месяцы, проведенные в Крыму, я научился понимать ее и даже считать в некоторой степени другом. Другом, научившим меня смотреть на мир иначе. Я изменился, Анна. Я стал жестче и злее и стараюсь не показывать всего этого в своих письмах, чтобы не огорчать тебя. Но нам придется заново знакомиться, когда я вернусь. Если я вернусь.
Впрочем, не об этом я хотел написать тебе.
Мой друг Ричард МакГвайр погиб несколько дней назад.
Сначала была шестая бомбардировка Севастополя, который, как я и думал, уже почти весь превратился в руины; я не был там, на территории города, однако и отсюда видны в подзорную трубу развалины и зарева пожаров. Защитники оставляют Севастополь, а мы, добившись своего, встанем на зимовку и будем ждать, что решат политики.
Только для Ричарда и его жены это уже ничего не изменит…
После шестой бомбардировки начался штурм Малахова кургана. В бой пошли в основном французские бригады, однако к ним присоединилось и некоторое количество англичан. Ричард оказался среди них. Я был на другом участке и узнал о том, что он погиб, лишь когда бой окончился и воюющие стороны начали опознавать своих раненых и убитых. Ричарда сразила русская пуля – в голову, мгновенно, наповал.
Я видел, как принесли его тело и как Элен МакГвайр с мертвым лицом стояла рядом, не проронив ни слезинки, потому что не могла плакать. Обычно женщины рыдают, но эта… Я подошел к ней, желая утешить, и она посмотрела на меня так, будто не узнала. Потом какой-то проблеск появился в ее глазах. Я запомнил, что она спросила:
«Айвен, скажите, ведь он не страдал?»
«Нет, – ответил я, – не страдал, мэм».
Она кивнула, отвернулась и больше ни слова мне не сказала.
У Ричарда было много друзей в полку, но я сдружился с ним более других, и Элен доверяла мне, потому я занялся вопросом его похорон. Его тело следовало отправить в Шотландию, чтобы захоронить в родовом поместье, и я оформил бумаги, договорился о переправке и билете для Элен – все, что мог я сделать, то сделал. Это заняло у меня два дня, несмотря на довольно большую неразбериху после битвы. Все это время союзники праздновали победу, но мне было не до нее.
Завтра гроб с телом Ричарда должны были отправить в Шотландию. Вчера вечером я пришел к Элен.
Она сидела и писала какое-то письмо, но все убрала в бюро, когда я вошел.
«Вы сделали так много, Айвен», – сказала она мне. Голос у нее безжизненный, и мне кажется, она так и не заплакала, глаза у нее были сухие и совсем не красные, как бывает, когда женщина долгое время проводит в слезах. Я подумал, что лучше бы она рыдала – возможно, ей стало бы легче, и снова вспомнил о тебе, Анна. Не хотел бы я видеть тебя на месте Элен МакГвайр.
«Я сделал то, что велело мне сердце», – возразил я.
«Вы все время поступаете так, как велит сердце?»
«Да, и мой долг».
«Вот почему Ричард так любил вас, и потому я вас люблю, – сказала Элен, еле заметно улыбаясь, и я с облегчением подумал, что она когда-нибудь сможет жить с тем, что Ричарда больше нет. – Мой муж как-то сказал мне, что вы, когда приехали на эту войну, были мальчиком, а стали мужчиной, но не растеряли того главного, что ведет вас по жизни. Вы умеете видеть душой. Это ведь так, дорогой Айвен?»
«Если вы так говорите, так оно, наверное, и есть».
«Не теряйте этого, – попросила она, – и вы меня поймете. Я… Ричард был моей жизнью. Как жить после того, как его не стало, я не знаю. Я думала о том, что он может умереть раньше меня, но представляла, что произойдет это в старости, после долгой жизни вдвоем. Скажите мне, была ли я наивна?»
Я не совсем понимал, о чем она говорит, но покачал головой.
«Вы не были наивны, вы любили и поступали так, как хочет ваше сердце».
«Нужно оставаться верной своему сердцу, правда?»
«Да, – ответил я твердо, – всегда».
Она улыбнулась мне уже открыто и с каким-то тайным облегчением.
«Вот, вы это сказали, милый Айвен, ну и не будем об этом больше. Вы сделаете для меня еще одну вещь?»
«Все, что угодно, мэм».
«Заняты ли вы утром, должны ли быть в штабе?»
«Нет, мэм, только к десяти, до тех же пор я в вашем распоряжении».
«Тогда придите сюда в восемь, вам нужно будет кое-что сделать для меня. Обещаете?»
«Да».
Она кивнула, посмотрела на свое бюро, и я понял, что нужно уходить. Поднялся и поцеловал ей руку. Элен не встала из-за стола – наверное, ее не держали ноги. Она выглядела исхудавшей.
«Вы ели что-нибудь в эти дни?» – спросил я.
«Моя служанка заботится об этом. Не беспокойтесь, милый Айвен, со мной все будет хорошо».
«Я надеюсь на это. Ричард бы мне не простил, если бы я не позаботился о вас».
«Вы делали это и сделаете завтра. Приходите в восемь, хорошо?»
«Да», – сказал я и ушел. Ушел в свой полк, едва с ней попрощавшись, полностью уверенный, что она будет меня ждать.
О я глупец!
В половине восьмого ко мне прибежал денщик Ричарда и сообщил, что Элен МакГвайр покончила с собой этой ночью. Где она взяла мышьяк, остается только гадать, но она приняла его и умерла, и ее служанка ничего не слышала, а когда вошла к ней утром, Элен уже окоченела.
Она оставила мне письмо, которое я не стану тебе переписывать, Анна. Не хочу, чтобы ты знала, что она пишет. В числе прочего Элен просила у меня прощения за лишние хлопоты – ведь теперь мне придется отправлять в склеп двоих. Она просила у меня прощения, можешь ты мне это представить? И писала, чтобы я не смел винить себя, я тут ни при чем, но я все равно виню.
Если бы я мог понять вчера вечером, что она задумала! Я бы просидел рядом с нею всю ночь, я бы употребил все свое красноречие, которое так радовало МакГвайров, чтобы убедить ее не совершать непоправимую ошибку. Я сказал бы ей: разве Ричард хотел бы этого? Ричард всегда желал видеть ее живой и счастливой. И однажды она научилась бы быть счастливой без него. Время лечит некоторые раны. Может быть, не все, но рубец меньше болит. Меньше…
