Лейла Мичем - Дикий цветок
Томас умолк. Повисла леденящая душу тишина. Присцилла, судя по всему, просто не осмелилась ему возразить.
– И скажи своей маленькой шпионке в универмаге Дюмона: ее уволят, если я услышу, что кто-то распространяет в городе порочащие репутацию миссис Честейн слухи. За все ответит лично она.
Рядом кто-то откашлялся. Томас и Присцилла повернулись на звук. В дверном проеме стоял Вернон.
– Я уже приехал, мама, папа, – произнес он.
Глава 87
Томасу нравился зять. Он был благодарен судьбе за то, что брак дочери позволил ему свести более тесное знакомство с его родителями. До этого он почти не общался с Куртом и Анной Мак-Корд. Супруги жили на большом скотоводческом ранчо в просторном доме вместе с неженатыми сыновьями-близнецами, на несколько лет младше их первенца Тайлера. Присцилле нравилась ее новая родня. Мак-Корды были богатым и уважаемым семейством. Регину они полюбили и обращались с ней так, словно она была их дочерью или сестрой, которую они всегда хотели иметь. Благодаря усилиям архитектора и художника-декоратора, работающего на Армана Дюмона, амбар, стоящий на земле Мак-Кордов, был превращен в очаровательный сельский коттедж, в котором поселились Тайлер и Регина. Томасу понравились дома молодоженов и родителей его зятя. Находясь там, он испытывал ощущение свободы. Стоя на широких верандах, он мог любоваться зелеными просторами ранчо, и при этом ему не докучали мухи и комары – веранды окружали металлические сетки.
У Мак-Кордов Томас чувствовал себя как дома. Сегодня днем Толиверов пригласили на ранчо на воскресное барбекю. На дворе стоял апрель 1887 года. Появление на свет внука или внучки ожидалось через месяц. Эта встреча семьей, скорее всего, будет последней в этом составе. Среди приглашенных были Джереми Уорик-старший и Бесс Дюмон. То радушие, с которым Мак-Корды привечали его лучших друзей, почти членов семьи, было еще одной причиной, по которой Томас так сильно к ним привязался. Каждый день он благодарил Бога в молитве за счастливый брак своей дочери. За будущее Регины он не боялся. То же самое он хотел бы сказать о Верноне.
Переодевшись, Томас вышел в коридор и прошелся к комнате, которую занимал его сын. Вернону тоже нравилось бывать на ранчо Мак-Кордов. В отличие от других мест, куда родители пытались уговорить поехать сына, лишь бы оторвать его на время от Сомерсета, ранчо не вызывало у Вернона никаких возражений.
– Томас! Мальчик скоро будет выращивать хлопок у себя в ушах, – однажды пожаловалась ему Присцилла. – Мы должны что-то с этим сделать, увлечь его чем-нибудь, оторвать от этой чертовой плантации!
Томас был с ней согласен, хотя его и подмывало напомнить жене, что эта «чертова плантация» оплачивает все ее расточительства. Муж не перечил Присцилле ни в чем, считая мотовство оправданной компенсацией за все издержки ее жизни.
Томас постучал в дверь. Вернон отворил. Красавец! Парень пошел в деда. В нем было от Сайласа больше, чем в самом Томасе. Семейные черты Толиверов: зеленые глаза герцога Сомерсета, черные волосы, маленькая ямка на подбородке. Томас был ниже ростом и не такой поджарый, как человек на портрете, висящем в зале особняка, а вот Сайлас и его внук были вылитыми копиями этого человека.
– Готов? – спросил Томас, но сразу же понял, что вопрос излишний.
Вернон облачился в костюм для верховой езды. Он собирался прогуляться вместе с близнецами Мак-Кордов, которые по возрасту вполне подходили в друзья двадцатидвухлетнему молодому человеку. Перед барбекю они решили немного проехаться по землям ранчо. Вернону это пойдет только на пользу. Он такой одинокий. Старший сын всегда выказывал живейшую привязанность к брату и сестре, а теперь Дэвид умер, а Регина вышла замуж. На общение со своими приятелями из Уориков и Дюмонов у него почти не оставалось времени. После той памятной беседы с отцом он прекратил ухаживать за дочерью фермера.
– Да, – сказал Вернон. – Готов. Все уже собрались?
– Все, кроме тебя. Джереми и Бесс уже прибыли. Их экипаж стоит перед домом. Предлагаю поехать сзади. Я приказал седлать твою лошадь.
– Хочешь со мной о чем-то поговорить?
– Да.
Сын никогда не заговаривал о ссоре, невольным свидетелем которой он стал в тот памятный ноябрьский день. Таков уж был его характер. Вернон никогда не вмешивался в дела других. Тогда Томас и Присцилла застыли, словно окаменевшие, не зная, сколько из сказанного ими слышал сын. Присцилла выдавила из себя жалкое подобие улыбки.
«Мы… не ожидали тебя так рано», – запнувшись, выговорила она.
«Вижу, что нет», – произнес Вернон, развернулся и направился к себе в комнату.
Они поужинали вместе. Атмосфера за столом была довольно напряженной. Утром следующего дня Вернон уехал прежде, чем Томас спустился вниз выпить кофе.
Но сегодня он намеревался поднять этот вопрос и прояснить ситуацию. Пусть сын не думает, что у его отца роман с этой женщиной.
После той ужасной сцены Томас решил быть осторожнее и прекратил даже ничего не значащий обмен любезностями с миссис Честейн. Если кто-нибудь, помимо шпионки Присциллы, заметит и превратно его истолкует, репутации женщины будет нанесен вред. Впрочем, прекратить общаться с Жаклин, ничего ей не объяснив, Томас просто не мог. Он подумывал о том, чтобы в последний раз поговорить с ней в универмаге или послать ей домой записку, все объясняющую, но опасался, что может сказать или написать что-то лишнее, чего Жаклин знать не захочет. Ему казалось, что женщина разделяет его чувства, но он мог и ошибаться. У него не хватило бы проницательности точно определить, что же женщина чувствует по отношению к нему. Что они будут делать, если Жаклин чувствует то же, что и он? Томас был женатым мужчиной, а миссис Честейн – беззащитной женщиной в городке, который только и ждет, чтобы осудить ее по малейшему незначительному поводу.
Поэтому он ничего не предпринял – лишь стал встречаться с Арманом уже в ресторане отеля «Ферфакс». С тех пор он перестал видеться с миссис Честейн.
Джессика, Джереми, Бесс и Присцилла сели в экипаж. Правил Варнава. Томас и Вернон верхом отправились вслед за ними. Маленькая кавалькада со стороны, должно быть, выглядела вполне внушительно. Присцилла настояла, чтобы Варнава надел ливрею. Красный цвет выгодно контрастировал с темным лицом негра и пышным белым жабо из кружевной ткани. Два быстроногих, норовистых черных жеребца тянули за собой сверкающую черную карету, отделанную золотом. В соответствии с пожеланием Присциллы – отказывать ей в чем-либо было рискованно – дверцы кареты украшал герб Толиверов: на темно-зеленом фоне алая роза поверх скрещенного оружия.
