Ирэн Фрэн - Набоб
— В вашей жизни есть не только деньги, хозяин. В вашей жизни есть еще царица, а царица любит Индию.
Угрюм побледнел и лег на кушетку:
— Готовь свои порошки.
Визаж стал доставать из саквояжа флаконы.
— Плевать мне на Индию… — бормотал Угрюм. — Сарасвати поддерживает мою жизнь. У нее есть ваджра.
— Неужели вы верите в этот вздор?
— Да, Визаж. Я бы уже давно умер. Твои порошки не всесильны. Но я жив и проживу еще долго. Я даже ускользаю от чужой мести, понимаешь, лекарь, от самой жестокой. Меня защищает царица. Даже Всемирные банкиры братья Джагарсетх целуют мне ноги, вместо того чтобы мстить за убийство их отцов. Более того, я глажу животики их дочек… Я мог бы даже овладеть ими у них на глазах, и они бы не шелохнулись! И все из-за царицы!
— Но она не стреляет из пушек. И вы не хуже меня знаете, что все легенды умирают. Прошло уже шесть лет! О ней уже почти не говорят. К тому же она христианка.
— Христианка! — усмехнулся Угрюм.
— Ведь отец Вендель крестил ее!
— Какой же ты наивный, Визаж! Только потому, что ты хорошо заботишься обо мне, я доверю тебе одну тайну. Ты слыхал о саньяси?
— О саньяси? Да, это кающиеся. Они ходят из города в город и объявляют, что дхарма загрязнена. Они призывают народ очистить нашу жизнь. Их особенно много в Бенгалии.
— Их полно во всей Северной Индии с тех пор, как англичане взяли Бенгалию.
— Здесь я их не видел.
— Ох, Визаж! Ты слишком много времени сидишь за своими книгами и совсем не видишь жизни. Саньяси вынуждены скрываться…
В этот момент послышался шорох, откуда-то из глубины комнаты, наверное из-за мушарабии. Они переглянулись.
— Я хочу спать. Давай свое зелье. — Угрюм лег на кушетку и закрыл глаза. — Я спать хочу.
Визаж остолбенел: Угрюм явно кого-то испугался. Врач протянул Угрюму чашу. Тот выпил лекарство большими глотками и приказал:
— Уходи! Я буду молиться.
— Мир вашей душе, — поклонился Визаж и покинул покои хозяина.
Едва он вошел в свою комнату, как слуга доложил ему, что его ждет царица.
* * *Визаж давно не видел Сарасвати так близко.
Теперь она мало походила на индийскую женщину. Она больше не носила косу, а укладывала волосы в пучок на затылке, как европейские женщины.
Она совсем не постарела. Несколько пополнела, но при этом не отяжелела. Морщины, появившиеся в уголках глаз, рта, на подбородке, все еще были похожи на ямочки. Ее глаза по-прежнему сияли. Заметны были только темные круги под глазами, которые напоминали о пережитых несчастьях. На ней почти не было украшений, только бриллиант в носу и нить жемчуга, на которой висел медальон, прятавшийся в складках одежды. Вся она излучала такое спокойствие, что напоминала Визажу европейских мадонн. Его внимание привлекла висящая на стене картина, показавшаяся ему здесь неуместной.
Это было изображение Святой Девы, только темнокожей. У нее были черты Сарасвати. «Запад наступает», — с грустью подумал Визаж.
— Ты смущен, лекарь? — усмехнулась Сарасвати.
— Высокочтимая царица, женщине твоего ранга не подобает принимать таких, как я, в стенах зенаны.
— Не забивай себе голову глупостями.
— Но что скажет господин Угроонг?
— Разве ты видел, чтобы мои апартаменты охраняли евнухи? Я свободна, понимаешь? Я делаю то, что мне нравится. И господин Угроонг ничего не скажет. Кроме того, это помещение не относится к зенане. Да и знаешь ли ты, лекарь, что такое жизнь в зенане?
Визаж не смог ответить. Он подумал, что угодил в ловушку, в ловушку, расставленную женщиной. Как и при их первой встрече, Сарасвати угадала его мысли.
— Не смущайся! Ты похож на новобрачного!
Он покраснел.
— Угадай, зачем я позвала тебя.
Он выдержал взгляд ее черных глаз.
— Тебя интересуют письма из Шандернагора.
— Ты так думаешь? — с иронией спросила она. — А может быть, я позвала тебя, потому что больна?
Она наклонилась, и то, что Визаж увидел в глубоком вырезе чоли, смутило его еще больше.
— Я все еще желанна как женщина, не правда ли? Еще красива, несмотря на годы!
Визаж отвернулся, устыдившись того, что он, старый и кривой, поддался чарам этой красивой женщины. Она играла с ним. Ее возраст — наверное, ей было около сорока — давал ей на это право. Своей раскрепощенностью она напоминала европеек. На самом же деле — теперь он понял это — царица была типичной женщиной Индии: эта кошачья жестокость, эта легкость, с которой она распоряжалась чужой судьбой, эта игра, которая игрой вовсе не являлась… Визаж знал, что в этом возрасте индийская женщина достигает апогея своей жизни. Утрачивая красоту, она обретает большую власть, правда при условии, что она родила и воспитала сына. У Сарасвати не осталось детей. Но ее необычная судьба подняла ее на такую высоту и дала ей такую независимость, которой не достигала ни одна другая женщина Индии.
— Успокойся, лекарь. Я позвала тебя не затем, чтобы погубить, — сказала она.
Визаж осмелился наконец взглянуть ей в лицо.
— Что это ты меня разглядываешь? Подсчитываешь мои морщины? Значит, тебе неизвестно, что желание мужчины возбуждают ноги женщины, а не ее лицо, не визаж, как говорят французы. — Она протянула к нему свои подкрашенные хной ноги. — Это ведь и твое имя, Визаж… — Последняя фраза прозвучала по-французски, с безупречным произношением. Сарасвати слегка растягивала слоги, как это делали жители Пондишери.
— Так ты знаешь французский? — удивился Визаж.
— Учу. Со мной занимается Боженька.
— Боженька?
— Ну да, канонир. У него тоже смешное имя. Странный у вас язык.
— Все языки кажутся странными, царица, когда их начинаешь изучать… А люди, которые на них говорят, еще более странны. Особенно фиранги, белые люди.
Она понимающе улыбнулась:
— Конечно, конечно… Вижу, ты горишь нетерпением рассказать мне о письмах из Шандернагора. Но мы пока подождем. В должное время мы вернемся к этому. Не следует торопить мангуста, чтобы он поскорее убил кобру. Он лучше знает, когда напасть. — Она подняла занавес, отделявший комнату от зенаны. — Пойдем!
Визаж побледнел:
— Женщины не интересуют меня, высокочтимая царица.
— Пойдем!
Это был приказ. Визаж не знал, что сделать. Последовать за ней означало подвергнуться невероятной опасности.
— Чего ты хочешь от меня? — спросил он.
— Трус, ничтожество! — усмехнулась царица. — Ты малодушен, как все мужчины в этом мире! Неужели ты решил, что я возжелала тебя или готова допустить тебя до женщин Угрюма? — Рассердившись, она стала говорить на хинди, но сразу же смягчилась.