Лора Бекитт - Роза на алтаре
Он пожал плечами.
– Ты любишь других, а обо мне и думать забыла. – И, помолчав, прибавил: – Вот папа – тот всегда помнит обо мне. И тетя Дезире, и дядя Эмиль!
Это прозвучало совсем по-детски, и Элиане пришла в голову спасительная мысль: Морис говорит то, что в минуты обиды хотя бы раз в жизни произносит любой ребенок. Она оглянулась вокруг и вдруг поняла, что этот солнечный день, играющее красками жизни настоящее и сидящий рядом мальчик, ее сын, не имеют никакого отношения к прошлому, к тому, что случилось много лет назад. Те страшные, неприятные воспоминания давно уже умерли в ней, осталась лишь любовь, любовь к своему ребенку – непреодолимое прекрасное чувство.
Элиана пригляделась к Морису. Мальчик был очень красив: темно-русые волосы лежали блестящими кольцами, на щеках пылал нежный румянец, светло-карие, обрамленные черными ресницами глаза ярко блестели. И ей со стыдом подумалось, что одиннадцать лет назад она чуть было не оставила это сокровище у монахинь, едва не вручила его судьбу неизвестным людям, каким-то чудом не потеряла его навсегда. В эти минуты женщина чувствовала то, что обычно чувствует человек, пробуждаясь после кошмара: остатки страха и в то же время радость – оттого, что все это случилось во сне.
– Я знаю, что ты уже вырос, но ведь нас же никто не видит! – звенящим голосом произнесла Элиана и крепко обняла сына. – Прости меня, мой мальчик, если я чем-то тебя обидела! И, пожалуйста, больше не пугай меня так! И не говори, что мама тебя не любит! Конечно, ты устал, но нужно сделать над собой последнее усилие, милый, а потом, когда мы прибудем на Корсику, ты сможешь отдыхать сколько пожелаешь!
Когда они, держась за руки, вернулись на площадь, все было улажено. Элиана никогда не предполагала, что ей придется заново открывать дверь своим чувствам, еще раз себя проверять.
Она, Бернар, дети… Ей не верилось, что они соберутся вместе, наконец-то станут настоящей семьей!
Элиана думала об этом и поздним вечером, когда стояла на палубе корабля, корабля, который шел вперед, прямо в распахнутые ворота ошеломляющей южной ночи, мирно покачиваясь, словно на огромных пружинах. Какое-то время еще были видны вереницы береговых огней, а потом и они пропали вдали. Последний проблеск света на западе погас, осталась лишь алмазная россыпь звезд на темно-синем бархате неба, мутноватое, заколдованно неподвижное сияние луны и серебристые блики на черном зеркале воды.
Волны перекатывались с тяжелым шумом – словно там, во тьме, билось чье-то могучее сердце. Влажный ветер несся навстречу судну, и женщине казалось, что это дыхание желанной свободы.
А утром Элиана неожиданно увидела Корсику совсем другой, не такой, как в прошлый раз, когда взор ослепляли льющиеся с небес потоки густой тропической синевы. Сейчас вода имела жемчужный цвет, а прибрежные мысы скрывала голубовато-серая пелена постепенно тающего тумана. Плотный слой затянувших небеса утренних облаков мало-помалу редел, косые лучи пробуждающегося солнца пронзали воздух, а белесый небосклон на горизонте наливался лазурью.
Теплый, ласковый ветер развевал флаги на мачтах медленно входящего в гавань судна, береговые звуки становились все ближе и резче, и казалось, будто огромный благоухающий остров сам плывет навстречу кораблю.
Элиане почудилось, что она видит на пристани высокую фигуру Бернара и стоявшую рядом с ним Адель, и усомнилась: ведь они не знали, когда она приедет. Хотя, возможно, муж и дочь ходили встречать каждое судно.
Она помахала наугад, и мужчина на берегу тотчас откликнулся. Конечно же, это был Бернар – его глаза до сей поры оставались зоркими, как у юноши.
И опьяненной радостью Элиане уже не верилось, что еще вчера она была счастлива тем, что судьба обещает ей завтрашний день.
ГЛАВА X
Ранним утром, в первые минуты рассвета, на море стояло безветрие. Вода у берега казалась серебристой, а дальше – белой, как молоко, и горизонт скрывался в похожем на падающий снег утреннем тумане. Когда Элиана вступила в воду, берег нарушил свое молчание: с тревожными криками взмыли в воздух дремавшие на песке чайки, послышались неровные всплески волн, неожиданно налетевший ветер тревожно зашумел в густых зарослях выжженных полуденным солнцем трав, растущих на склонах гор. На поверхности моря заиграли блики; казалось, за ночь на гладь воды лег толстый слой золотой пыли, и теперь она заискрилась, засияла в солнечных лучах.
Золотое свечение обернуло бедра Элианы, похожей на чешую, сверкающей пеленой, длинные, распущенные по спине волосы женщины серебрились, и издалека ее можно было принять за русалку.
Повернувшись к берегу, Элиана вздрогнула от неожиданности: на песке, у самой кромки воды стоял мужчина и смотрел на нее. Это был Бернар – он проснулся чуть позже и пошел следом за нею. Обычно они совершали утренние купания вместе, но сегодня Элиана не стала его будить.
Женщина поплыла назад (в прошлое путешествие на Корсику муж научил ее плавать) и вышла из моря. Несколько секунд Бернар любовался ею, а потом закутал в принесенное с собой покрывало и прижал к себе, целуя в мокрое, прохладное плечо.
– Не хочу, чтобы ты простудилась! – сказал он, а после прибавил так, словно не верил в собственное счастье: – Как ты прекрасна, любимая!
Женщина беспечно усмехнулась, тряхнув волосами, усыпанными, словно мелким жемчугом, прозрачными капельками влаги.
– Но мне уже сорок три!
Бернар покачал головой.
– Разве это возраст? Тем более – для моей Элианы! Она не стала возражать: ведь он на самом деле был прав.
Если б прежде, много лет назад, кто-нибудь сказал ей, что в сорок три года она еще сможет наслаждаться жизнью, радоваться и любить, она бы не стала и слушать.
А между тем она все та же – мечты и разочарования, мгновения счастья и порывы грусти. И жаркие ночи с Бернаром под покровом непроницаемой тьмы южного острова, и счастливые пробуждения в тревожной и чуткой утренней тишине.
Они жили здесь уже несколько месяцев – в небольшом каменном домике, окруженном садом, близ рощи черно-ствольных, с гладкой серебристой листвою олив.
С виду Бернар был спокоен и весел, и Элиана не раз задавала себе вопрос: как часто он вспоминает грохот и дым сражений и тех своих товарищей, которые никогда не вернутся назад? Здесь, на Корсике, казалось, будто на земле не существует войн.
Но, конечно, он вспоминал. Случалось, его взгляд становился неподвижным, и на лицо набегали мрачные тени. Думал он и об императоре, который томился на острове Святой Елены, об императоре, чье теперешнее существование было всего лишь тенью прежней жизни.
Однажды Бернар промолвил: «Его колыбелью была земля, а жизненной стихией – Вселенная, и все-таки он оставался человеком, одиноким в своем величии, непонятым никем. Он стал покорителем вечности и жертвой собственной судьбы».
