Симона Вилар - Обрученная с Розой
– Хорошенькая. Но ходят слухи, что она приехала в Париж в одежде простого стрелка, преодолев по пути неисчислимые опасности.
– Да полно, кума! Взгляни, разве такая принцесса опустится до того, чтобы гарцевать, как мужчина, по глухим дорогам?
Филип жадно смотрел на Анну. Тысячи картин всплывали в его памяти: Анна, остриженная, как мальчишка, хохочет над скатившимся с лестницы монахом; Анна, рывком, без стремян, прыгающая в седло; Анна, утешающая Оливера… Анна с запрокинутой головой и полуопущенными веками, трепетно замирающая в его объятиях…
Было ли это? Даже в Уорвик-Кастле она оставалась сама собой. Но сейчас… Он не узнавал ее. Пораженный и растерянный, Филип не сводил с Анны горящего взора, всматриваясь в каждую черточку ее лица.
Она казалась старше. Были ли виной тому белила и румяна, скрывавшие смешные веснушки, а брови выщипаны и подведены китайской тушью, или дело было в ее лице, на котором словно утвердилось выражение чуть изумленного высокомерия? Еще не отросшие волосы девушки были тщательно скрыты под головным убором в виде высокого двухъярусного каркаса, раздвоенного посередине и обтянутого накрахмаленной вуалью, спускающейся сзади немного ниже плеч и унизанной рядами мелкого жемчуга. Длинная, как стебель, шея изящно несла горделивую головку.
Анна прошла. Отороченный мехом шлейф ее зеленого с золотыми цветами платья держали два пажа. Мимо Филипа проходили еще какие-то люди, но он стоял, ничего не замечая, глядя ей вслед. Могло ли быть у него что-либо общее с этой высокородной леди? Разве мог он ожидать, что обнаружит в ней столь разительную перемену? Когда-то он сказал: «Я мечтаю увидеть вас, Анна, в окружении блеска и величия». Так и случилось. Отчего же теперь так больно?
«Она не могла настолько измениться за несколько дней. Значит, все это было в ней всегда. Но любовь?.. Просто игра молодого зверька, пробующего свои силы?»
Однако внутренний голос говорил ему: «Нет, неправда. Ее всю жизнь готовили к трону. И теперь она просто вспомнила, чему ее учили».
Сдерживая обуревавшие его чувства, рыцарь глядел перед собой невидящим взором. Мимо проплывали курившее ладаном духовенство с крестами и реликвиями, советники парламента, члены университета и муниципальные советники. Все они казались Майсгрейву призраками. Толпа вокруг тоже приутихла. Отчасти насытив жадное любопытство, все ждали теперь лишь одного: когда немногим желающим будет дозволено проникнуть в собор, чтобы лицезреть венчание. Дерзкие школяры и оборванцы уже занимали места около собора, карабкались на карнизы, стараясь заглянуть внутрь.
Филипа толкали, но он не замечал этого. Внезапно толпа ринулась вперед, увлекая его за собой. Его буквально внесли под высокий портал собора Нотр-Дам. Раненое плечо нестерпимо заныло, и Филип едва не вскрикнул от боли. Но тут людской поток остановился, удерживаемый королевскими гвардейцами, выставившими протазаны84.
Майсгрейв все-таки оказался внутри собора, в золотисто-розовом свете, проникавшем сквозь цветные витражи. Воздух дрожал от мерцания свечей. Стройные ряды колонн поддерживали аркады свода, простирающиеся над центральным нефом. Далеко впереди сиял алтарь, а перед ним стояли две коленопреклоненные фигуры, над которыми возвышался совершающий обряд епископ.
Однако Майсгрейва это не занимало. Он искал глазами Анну и наконец увидел ее. Графиня Уорвик стояла на хорах центрального нефа; лившийся в окно свет окутывал ее нежным сиянием. Руки Анны были сложены на груди, кисти до унизанных перстнями пальцев обвивало золотистое кружево. Лицо девушки было сосредоточенным и одухотворенным, оно дышало целомудрием, словно никогда – ни в помыслах, ни в сердце – не рождался у нее дерзновенный план отказаться от богатства и почестей и бежать на край света с простым рыцарем.
В этот миг венчающихся провозгласили мужем и женой. По толпе пронесся вздох. Началась торжественная месса. Многоголосый хор певчих звучал мощно и величественно. Пробравшись в боковой неф, Филип отчетливо видел, как Анна поднялась с колен, опершись на руку принца, ее лицо, обращенное к Эдуарду, улыбалось, глаза сияли. Что ж, для него, Филипа, все кончено. На какое чудо он, собственно, надеялся до последней минуты? Пробравшись сквозь толпу, он покинул Нотр-Дам и побрел прочь.
Несколько часов прошли как в тумане. К семи вечера Филип оказался у все еще украшенного коврами моста перед Лувром. Здесь толпилось множество горожан, глазевших на окна дворца, откуда доносилась музыка. Вскоре около Филипа появился паж в ливрее дома Кревкеров.
– Рыцарь Филип Майсгрейв? Прошу следовать за мной.
Итак, граф де Кревкер сдержал слово, и Филипу нужно было собраться перед встречей с Делателем Королей.
Спеша за пажом, он миновал подъемные мосты и внутренние дворы Лувра. В одном из них собрались шотландские стрелки короля Людовика – его личная гвардия. Рыцарь приметил их еще утром на площади перед собором Нотр-Дам, где они двигались шеренгами по обе стороны блистательной процессии. Их отличали круглые шапочки горцев, увенчанные пучками перьев, и широкие, расшитые королевскими лилиями камзолы поверх доспехов. Шла смена караула, движения стрелков были точными и красивыми, а лица исполнены чувства собственного достоинства.
Филип угрюмо глядел на шотландцев, слышал их говор. Для него, жителя Пограничья, они и здесь оставались врагами, ибо с молоком матери он впитал убеждение, что где шотландцы – там опасность. Однако этим шотландцам явно не было до него никакого дела. Они лишь мельком оглядели просто одетого воина с дорогим мечом, спешившего за бургундским пажом, и принялись что-то оживленно обсуждать.
Вместе со своим юным провожатым Филип вошел в узкую дверь, за которой оказалась винтовая лестница. На пути ему повстречались еще несколько стрелков, и он опустил глаза, чтобы не выдать себя взглядом. Внезапно на повороте лестницы один из них преградил ему дорогу. Филип видел лишь ноги в стальных поножах и набедренниках. Скрипнув зубами, он вынужден был посторониться, ибо сознавал, что если столкнется с шотландцем, то по укоренившейся привычке немедленно схватится за меч.
Шотландец не спеша обошел его, спустился на несколько ступеней и остановился. Филип готов был поклясться, что ощущает, как тот буравит его взглядом, но не оглянулся. Он прошел через анфиладу высоких покоев с мозаичными полами и узкими, забранными решетками окнами.
В простенках пылали канделябры, всюду сновали толпы слуг с кувшинами вина и блюдами, на которых, словно живые, лежали фазаны и бекасы, молочные поросята, обложенные жареными каштанами, огромные рыбины с торчащими из пастей завитками салата. Где-то открылась дверь, донеслись звуки музыки и взрывы смеха. Паж вел Филипа все дальше. Они миновали длинную галерею, и в обширном пустынном покое паж попросил рыцаря подождать.
