Симона Вилар - Обрученная с Розой
– А что это за расфуфыренный мальчонка в белом шелке? Паж этой красивой дамы в желтом?
– Да что вы, сударь! Эта дама – вдовствующая герцогиня Орлеанская, а мальчик – ее десятилетний сын. Поговаривают, от пострела уже сейчас нет проходу молоденьким горничным, но то ли будет, когда он подрастет!
Так толковали зеваки о том, кому со временем предстояло взойти на престол Франции под именем Людовика XII. В болтовне парижан равно смешивались обожание, злословие и фамильярность. Они обсуждали принцев крови и первых вельмож с той же бесцеремонностью, что и соседей по кварталу, но богатство и блеск знати вызывали в их простых душах еще и волну преклонения, ибо все эти сановные господа были существами иного порядка, от чьих прихотей и страстей зависели подчас судьбы страны и трона.
– Вон идет достойный граф де Кревкер, который представляет здесь Бургундию. Потому-то он и держится так надменно.
– Он всегда таков. Рядом с ним любимчик Карла Смелого Кампобассо выглядит как лакей, хотя и наряжен в золотую парчу с головы до ног.
Прибывали и спешивались все новые вельможи. Они горделиво проходили среди толпы, поднимались по ступеням собора и исчезали в широких готических воротах.
Появился герцог Рене Анжуйский, престарелый трубадур, именовавший себя также королем Сицилии и Иерусалима. В толпе послышался изумленный ропот. До чего легкомыслен этот король-поэт, до чего самоуверен! Мало того, что в свои преклонные годы обрядился в куцый камзол и узкие двухцветные штаны, да еще прихватил с собой худородную супругу. Разумеется, эта Жанна де Лаваль прехорошенькая, но ведь в ней нет и унции благородной крови. Обольстительная мелкопоместная дворяночка, вскружившая голову старику и затесавшаяся в королевскую семью с помощью постельных интриг. Хотя что там говорить! В Англии король выкинул коленце похлеще – столь же неродовитую даму возвел на престол, и, представьте, народ не взбунтовался и даже охотно признал эту Елизавету Вудвиль своей королевой. Нет, видно, Господь окончательно помрачил разум островитян, если их настоящая государыня томится в изгнании, а они склоняются бог весть перед кем. Маргарита Анжуйская – вот в ком течет чистейшая королевская кровь. Ничего не скажешь – монархиня от подошв до кончиков волос.
Когда в толпе заговорили о королеве Маргарите, Филип отыскал ее взглядом. Он был наслышан о ней. В Англии эта женщина стала легендой, ее в равной мере почитали и враги, и друзья. Теперь ему предстояло воочию увидеть королеву.
Маргарита Анжуйская легко ступала вслед за своим отцом, королем Рене. Она резко выделялась среди пестрой толпы своим черным траурным одеянием. С ее эннена едва не до земли спускалась черная креповая вуаль. Лицо королевы, некогда прекрасное, постарело раньше времени: сказались тяготы скитаний и годы изгнания.
Черные бархатные глаза Маргариты равнодушно взирали вокруг. Это был не ее триумф, она оставалась всего лишь гостьей, равной среди равных, что не соответствовало ее сану, ибо она была помазана миром. Была королевой, дело которой – повелевать, а не просить милостей у кузена Людовика. Казалось, сознание этого унижает ее, и выражение мрачной сосредоточенности не покидало ее чела.
Маргарита была невысока ростом, но держалась прямо и горделиво. Ее голова была откинута с непередаваемым достоинством. Даже Майсгрейв не мог не признать, что более гордой осанки, более презрительного высокомерия ему не доводилось видеть. И как ни хороша собой Элизабет Грэй, ей никогда не суметь так нести свое королевское достоинство.
В толпе судачили:
– Маргарита снова в черном. Говорят, она дала обет не снимать траура до тех пор, пока ее супруг, король Генрих, не выйдет из Тауэра.
За Маргаритой следовал ее сын Эдуард в оранжевом атласном камзоле до бедер, на который были нашиты черные бархатные львы с глазами и когтями из изумрудов. Голову его венчала шляпа наподобие широкого валика с массой пестрых драпировок, ниспадавших на плечи. Эдуард Уэльский совершенно не походил на свою мать, однако он был настоящим Ланкастером, белокурым и сероглазым, как все мужчины в этом семействе.
Филип пригляделся к принцу – вот тот человек, что отныне занял его место в сердце Анны. Он нашел, что принц недурно сложен, но лицо его показалось Майсгрейву капризным и слащавым. Впрочем, парижские мещанки были просто в восторге от юного Ланкастера.
– Ах, принц Эд! Как хорош! Какой персиковый румянец, какие ресницы, какая улыбка!..
Эдуард оказался совсем близко, и рыцарь видел, насколько тот похож на своего отца, Генриха VI, – тот же прозрачный отсутствующий взгляд и безвольная складка у губ. Наверное, Маргарита хотела бы видеть в этом улыбчивом принце больше твердости и мужества, но, как бы там ни было, принц – наследник Ланкастеров и ее надежда на престол.
В то же мгновение Филип увидел и Уорвика. Еще в Англии ему доводилось встречать Делателя Королей, и сейчас он тотчас узнал эту высокую прямую фигуру, эту красиво посаженную голову, эти светло-зеленые миндалевидные глаза. Сейчас взгляд графа был спокоен и благожелателен, как у льва, отдыхающего после охоты. Высокий лоб и горделивый разлет бровей – все как у Анны.
У Филипа невольно дрогнуло сердце при мысли о том, как похожи отец и дочь. Правда, лицо девушки было лишено отметин сильных пагубных страстей, оставленных на лице графа. Высокий, поджарый, мускулистый, двигавшийся легко и непринужденно, Уорвик, казалось, прожил жизнь не среди бурь и трагедий, когда вокруг лилась кровь, предательства и измены были обычным явлением, а в сельском уединении.
Его достигавший колен камзол из серебристо-серой парчи, отделанный соболем, был перехвачен широким поясом, с которого свисала шпага с дорогой рукоятью, пышные рукава были разрезаны от предплечья до кисти, позволяя видеть узкие шелковые рукава нижней одежды. На груди Уорвика сверкала цепь, украшенная крупным жемчугом, а на голове был берет из мягкого бархата, с него по моде того времени ниспадал черный шелковый шарф, переброшенный через плечо.
Граф поддерживал под руку изысканную красавицу. Филип не сразу разглядел ее, но, когда она оказалась ближе, у него упало и гулко забилось сердце. Анна Невиль… И тем не менее он не узнавал ее. Боже правый! Неужели эта холодная как мрамор принцесса и есть та шальная девочка, которая сгоряча бросилась в его объятия, та, что глядела на него преданными, полными любви глазами?
Сзади гомонили:
– А вот и невеста Эдуарда Ланкастера!
– Хорошенькая. Но ходят слухи, что она приехала в Париж в одежде простого стрелка, преодолев по пути неисчислимые опасности.
– Да полно, кума! Взгляни, разве такая принцесса опустится до того, чтобы гарцевать, как мужчина, по глухим дорогам?
