Барбара Картленд - Цветы пустыни
— Я нашел вам, милорд, самого лучшего и самого опытного проводника во всей Аравии!
Маркиз понимающе кивнул, зная, что это обычная восточная склонность к преувеличениям. , — Он юн, — продолжал Селим, — но Аллах наделил его свойствами мудреца.
Маркиз удивленно поднял брови, а Селим, нимало не смущаясь, уже говорил дальше:
— Али — сын шейха, и поэтому перед ним откроются двери, закрытые для других. Вы можете всецело доверять ему и без страха отдать свою жизнь в его руки!
— Я понимаю, — сказал маркиз, — и очень вам благодарен. Когда я смогу увидеть этого юношу?
— Али Мурад здесь. Я пошлю за ним.
Селим хлопнул в ладоши, и занавеска, прикрывающая одну из дверей, слегка пошевелилась, выдавая присутствие за ней человека.
Селим отдал отрывистое распоряжение, и занавеска пошевелилась еще раз.
— Как вы думаете, у меня есть надежда попасть в Мекку? — спросил маркиз.
Задавая этот вопрос, он думал, как поступить, если Селим, как и Ричард Бертон, скажет, что это невозможно.
Но араб просто ответил:
— Кейр иншалла.
Маркиз знал, что это значит: «Если будет на то воля Аллаха». Это был типично восточный уклончивый ответ, и маркиз мог предполагать, что Селим ответит именно так.
Занавеска открылась, и в комнату вошла Медина.
Даже отец с трудом бы узнал ее в этом юноше, одетом, как одеваются арабы знатного происхождения.
Селим дал ей «аби»— белую накидку, которую носят шейхи и принцы.
Под аби на Медине была рубашка из чистого шелка и легкий розовый кафтан, перехваченный на поясе кушаком, за который был заткнут кинжал, украшенный драгоценными камнями.
Наряд довершали шаровары, стянутые у щиколоток, и желтые сандалии.
В одной руке она держала перламутровые четки, а в другой — жасминовую трубку с янтарным мундштуком.
Когда Медина, переодевшись, взглянула на себя в зеркало, ей стало смешно, но она понимала, что Селим был прав, говоря:
— Нужно сразу дать англичанину понять, что ты равна ему по происхождению и не являешься просто слугой, которому ты служишь.
Для пущей маскировки она надела большой белый тюрбан и очки в уродливой стальной оправе.
Никто не догадался бы, что перед ним — женщина.
Медина не раз видела шейхов, и для нее не составляло труда держаться так же властно, как они, и копировать их величавые жесты.
Селим низко поклонился ей, она же в ответ лишь слегка кивнула.
Потом она кивнула маркизу; он не встал, когда она вошла, но сделал это сейчас и протянул ей руку.
— Вот Али Мурад, милорд, — сказал Селим. — Но вы оба будете выглядеть совсем по-другому, когда выступите в путь со своим караваном.
— Он уже составлен? — спросил маркиз.
— Этим займется Али, — ответил Селим. — Он знает, кому из погонщиков можно доверять и у кого самые лучшие верблюды. — Он помолчал и спокойно добавил:
— Никто не должен знать, кто вы такой, поэтому в полдень ваша яхта покинет Кану и пойдет вдоль побережья на юг.
Маркиз не отвечал, но слушал очень внимательно.
— Примерно в двух милях отсюда, — продолжал Селим, — есть бухта, где можно остановиться. Потом вы вернетесь и будете гостем в моем доме.
— Я понял! — воскликнул маркиз. — Это для того, чтобы погонщики не заподозрили во мне иностранца!
— Для них будет несчастьем сделать такое предположение, — согласился Селим.
— Тогда кто же я? — с улыбкой спросил маркиз.
— Вы — товарищ Али, торговец ладаном и миррой, и у вас есть покупатель, который ждет вас в Медине.
Глаза маркиза вспыхнули. Теперь план Селима стал ему ясен.
— Все, что от вас требуется, — продолжал араб, — это предоставить действовать Али. Путь, которым вы отправитесь, использовался на протяжении сотен лет и известен под названием «Тропа благовоний».
— Вы увидите много интересного, — сказала Медина.
Это была первая фраза, которую она произнесла за это время.
Она заставила себя говорить низким голосом, что было не так уж трудно, потому что, хоть она и проспала всю ночь, усталость еще не покинула ее.
— Я хочу, Али, — сказал Селим, — чтобы вы вернулись с его светлостью на яхту, взяв с собой только Нура.
— Кто такой Hyp? — спросил маркиз.
— Это особо доверенный слуга Али, которому вы можете поведать свою тайну, потому что он будет заботиться о вашей маскировке и станет вашим телохранителем на время путешествия.
— Понимаю, — сказал маркиз.
— Больше никто, милорд, и это крайне важно, не должен заподозрить, что вы не араб.
— Очень удачно, — вставила Медина, — что у него темные волосы. Хна сделает его кожу смуглой, а через несколько дней солнце избавит нас от необходимости пользоваться краской.
Селим засмеялся:
— Это так. Он должен быть арабом и говорить как араб, или молчать.
— Я немного изучил арабский язык, — сказал маркиз по-арабски, — но я понимаю, что мои знания несовершенны.
Медина издала восхищенное восклицание.
Его произношение было гораздо лучше, чем она думала.
Зная от Селима, что маркиз учил язык только то время, которое требовалось, чтобы доплыть сюда из Каира, Медина сделала вывод, что он, несомненно, очень талантлив.
А едва войдя в комнату, она была поражена его внешностью.
Она ожидала, что у него будет такой же скучающий и высокомерный вид, как у большинства англичан.
Но Медина была совсем не готова к тому, что он окажется самым красивым мужчиной из всех, кого она когда-либо видела.
Ее отец пренебрежительно отзывался о своих английских родственниках, а также о родных ее матери.
Все они были ограниченные, подозрительные и замкнутые люди, поэтому она не надеялась, что маркиз будет чем-то от них отличаться.
Ее поразили целеустремленность и энергия, исходящие от этого человека, который, как она думала, окажется очередным богачом, который пресытился жизнью и ждет новых ощущений.
Она чувствовала, и была уверена, что не обманывается, что маркиз хочет попасть в Мекку не только затем, чтобы потом иметь возможность этим похвастаться.
Медина не сомневалась, что духовный центр всего мусульманского мира означает для него что-то большее.
Ей захотелось его испытать.
Без всяких предисловий она села перед ним, скрестив ноги, и, глядя ему в глаза, чтобы удостовериться, что он понимает ее, спросила:
— Что вы ищете?
У маркиза был наготове десяток разных ответов, но он выбрал тот, который, вероятно, дал бы на этот вопрос и отец Медины:
— Знаний!
На мгновение Медина была так поражена, что не могла вымолвить ни слова.
Потом в голове у нее мелькнуло, что, возможно, Селим посоветовал ему так сказать.
Однако она видела по его глазам, что он говорит честно и не притворяется, чтобы заслужить ее одобрение.
