Ангелочек. Время любить - Дюпюи Мари-Бернадетт
— Садитесь. Сейчас я накрою на стол, — сказала Албани. — После такой поездки вам надо восстановить силы.
Для этой женщины с миловидным лицом Сен-Лизье был краем света. Она никогда не покидала своей родной долины. Когда муж возил Албани в Масса, для нее это было знаменательным событием.
— Кукурузный пирог еще теплый. Я только что подогрела его в печке. Понимаете, мсье, для моей племянницы это настоящее лакомство. Вчера я испекла несколько пирогов.
Семеня по комнате, Албани поставила на стол горшочек с черничным вареньем, четыре тарелки и стаканы, положила ложки. В ее движениях было нечто торжественное, словно она считала этот прием очень важным. Она даже дрожала от волнения.
— Тетушка, не утруждай себя! — попросила ее Анжелина.
— Я впервые принимаю семью, это доставляет мне удовольствие, — отозвалась Албани, словно оправдываясь. — Вот, все готово. Теперь дождемся моего мужа. Ну, мсье, так как я должна называть вас, Жозефом или Луиджи?
— Луиджи. Я не привык к своему настоящему имени.
— Хорошо, хорошо!
В окне показался Жан Бонзон и направил на акробата испытующий взгляд.
— Эй, аристократ! Не могли бы вы мне помочь? Надо принести охапку сена для кобылы.
— Сейчас иду! — воскликнул, вскакивая с табурета, Луиджи. — Анжелина, заодно я занесу в дом наши вещи.
Луиджи вышел, уверенный, что ему придется ходить по навозу или доказывать, что он не боится физической работы. Оставшись одни, женщины улыбнулись, представляя, как горец и молодой человек будут общаться.
— Надеюсь, что Жан не будет подтрунивать над твоим женихом, — вздохнула Албани.
— Не волнуйся, Луиджи не даст себя в обиду.
— Он красивый юноша, но я не представляла твоего жениха таким, со слишком длинными волосами и серьгой в ухе…
— В городе, тетушка, его считают эксцентричным.
— Эксцентричным? Я не знаю такого слова.
— Так называют человека, который ведет себя необычно, словно бросая вызов всему привычному.
— Да ты ученая! Когда вы собираетесь пожениться?
— В субботу, 10 декабря. Вчера я разговаривала об этом с отцом Ансельмом, нашим приходским священником. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали, ты и дядюшка. Я закажу для вас комнату в таверне мадам Серена, это на соборной площади.
От испуга Албани широко раскрыла глаза. Отрицательно помотав головой, она сказала:
— Но как мы поедем? А наши животные? Жан не доверяет соседям. Ты же знаешь своего дядюшку! Он не оставит своих овец на два дня.
— Но вы моя семья! В дилижансе вы доберетесь за несколько часов.
— Ты будешь стыдиться меня. У меня есть только траурное платье, которое я надеваю по воскресеньям, когда хожу на мессу.
— Я никогда не стыжусь тех, кого люблю, тетушка.
Албани загрустила и тихо спросила:
— Почему ты не привезла малыша Анри? Я была бы так рада его видеть! Жан мне сказал, что это твой сын. Знаешь, я об этом догадалась. Я поиграла бы с малышом.
В голосе Албани слышалась неизбывная боль. Вот уже двадцать лет она страдала из-за того, что у них с Жаном нет детей.
— Если вы приедете на свадьбу, ты увидишь Анри, — продолжала настаивать Анжелина. — Он будет в прелестном костюме из серого бархата. С тех пор, как мы были у вас, он очень изменился. Теперь он хорошо говорит. Но я предпочла оставить его с мадемуазель Жерсандой. Я думала о Коралии, которой предстоит рожать. Мне так жаль, тетушка!
— Я бы приглядывала за ним, пока ты была бы занята. Впрочем, ты, несомненно, поступила так, как сочла необходимым. Кстати о Коралии! Она очень устала и жалуется на боли в спине. Я настаиваю для нее ивовую кору и зверобой. Эти настойки помогают ей.
— Я осмотрю ее вечером.
Анжелина замолчала, испытывая угрызения совести. Она лишила тетушку великой радости, причем из-за своего эгоизма. «На самом деле я могла бы взять с собой Анри, но мне хотелось побыть наедине с Луиджи, — призналась она себе. — Я искала объяснения, предлоги. По сути же я хотела вполне насладиться этими тремя днями, не беспокоясь о своем ребенке».
Огорченная до глубины души, Анжелина подняла голову и увидела, что ее тетушка плачет.
— О нет! Ты плачешь по моей вине! Прости меня!
Анжелина сжала руки Албани, но та заплакала еще громче.
— Какая я глупая! — шептала она. — Здесь нет твоей вины. Просто мне немного не по себе. Думаю, это все возраст. Иногда у меня такие сильные приливы, что я едва не теряю сознание. Я плохо сплю. А с весны у меня больше не бывает недомоганий. Ну, ты понимаешь, о чем я. Я говорю себе, что все кончено, что у меня больше никогда не будет детей. Если бы добрый Боженька послал мне ребенка, пусть даже на склоне моих лет, я была бы счастлива!
— Моя бедная тетушка! Мне очень жаль. Тебе надо пить настойку шалфея.
С улицы до них донесся смех. Испуганная Албани вытерла мокрые от слез щеки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Не стоило показывать свое горе такому человеку, как Жан Бонзон.
— Это очень большое горе — быть бесплодной, — со вздохом произнесла бедная женщина.
— Может, бесплодна вовсе не ты, — сказала Анжелина. — Жермене, второй жене моего отца, ни разу не удалось забеременеть от своего первого мужа. А в этом году она забеременела. К сожалению, у нее случился выкидыш, но я много размышляла по этому поводу. Вполне возможно, проблемы возникают и у мужчин, а не только у женщин, как это принято считать. Вероятно, когда-нибудь медицина найдет ответ, почему это происходит.
— Увы! Тогда я уже буду лежать на кладбище, — сказала тетушка Анжелины тоном фаталиста.
Через несколько минут в дом вошли Луиджи и Жан Бонзон. Акробат нес чемоданы и свертки, а горец держал в руках кожаную сумку и футляр для скрипки.
— Э, сколько барахла! — воскликнул он. — Можно подумать, что вы собираетесь жить у нас всю зиму!
— Нет, дядюшка. Иначе у нас было бы еще два-три чемодана, — пошутила Анжелина. — Положите вещи и идите к столу. Будем есть кукурузный пирог. А потом я осмотрю Коралию. Как похолодало!
— Ба! Вчера я предупредил ее, что ты едешь в Ансену, и это ей не понравилось. Она не слишком-то умная, эта девица. Поскольку ее кузен повесился в тюрьме после того, как повздорил с тобой, она думает, что ты не захочешь принимать у нее роды.
— Повздорил? Это слишком мягко сказано, — горько возразила молодая женщина.
— Так она говорила, — проворчал Жан. — Я заявил ей, что ты не из тех, кто будет срывать злобу на беременной женщине. Или я ошибаюсь, племянница?
— Ты прекрасно знаешь, что не ошибаешься!
— Не попробовать ли нам знаменитый кукурузный пирог? — вмешался Луиджи. — Я проголодался… Моя любимая, я сходил в овчарню и постелил солому на пол в стойле Бланки. Потом я вымыл сапоги в водопойном желобе.
— «Моя любимая»! Что за глупости! — Горец усмехнулся, тяжело опускаясь на стул.
— Дядюшка, ты нарочно прикидываешься грубияном, — упрекнула его Анжелина. — А я так расхваливала тебя Луиджи!
В золотистых глазах потомка катаров зажглись лукавые искорки.
— Так что, мсье аристократ, вы разочарованы? — рявкнул он.
— Нет, меня это забавляет. Еще несколько месяцев назад я не знал, что я аристократ. Вы называете меня так без всякой нужды. Мой титул отнюдь не свидетельствует о моих достоинствах. Я считаю, что аристократы — это лучшие граждане античного общества, благородные люди наших дней. Кстати, возможно, вы, мсье Бонзон, в большей степени аристократ, чем я. Здесь, в Ансену, и даже во всей долине, как я узнал от Анжелины, вас уважают, несмотря на ваш откровенный антиклерикализм.
— Разрази меня гром, что за тарабарщина! — воскликнул горец. — Я — аристократ! Ты что-нибудь понимаешь, женушка?
— Прекрати, Жан! — проворчала Албани. — Хватит язвить. Принесу лучше яблочного сока. Анжелина права: зачем ты изображаешь из себя грубияна? Каждый раз, когда у нас гости, ты портишь мне удовольствие.
— Э, я не всегда порчу его, твое удовольствие! — тихо возразил ее муж.
Албани покраснела и не смогла сдержать слез от обиды. Луиджи стало жаль женщину, и он поспешил, причем довольно ловко, переменить тему разговора. Он выбрал единственный сюжет, который был способен успокоить задиристого хозяина дома и вернуть ему хорошее настроение.
