Мэриан Палмер - Белый вепрь
— Attends… attends, Simon{168}.
Мальчик в растерянности медлил.
Филипп приподнял голову и едва слышно спросил:
— Он по-английски понимает?
— Всего несколько слов.
Ощущая на себе пристальный взгляд, Симон вышел из комнаты.
— Он прямо ваша копия, Мэг. Я должен был сразу все понять, едва он заговорил со мной.
— Да, пожалуй, что-то есть, — с улыбкой ответила она. — В детстве был похож куда больше. А сейчас, буквально с каждым днем, его характер все сильнее напоминает ваш.
Филипп вздрогнул и еще крепче сжал ее руку. Немного помолчав, он уткнулся в волосы Мэг и прошептал:
— Расскажите. — И, не давая возразить, настойчиво добавил: — Расскажите, Мэг. Я должен знать все. — Филипп отклонился и взял ее за подбородок. — Мне иногда страшно становилось… Он что, поднял на вас руку?
— Не помню. Да и какое это сейчас имеет значение? А потом ему стало плохо, он заболел…
— Да, знаю. Это случилось после нашей последней встречи, верно? Ну, говорите же.
— Он пришел ко мне в комнату. Я ухаживала за Мартой, на ней места живого не было. Он остановился на пороге и стал осыпать меня упреками. Я во всем призналась. Не знаю уж, на что рассчитывала. Хотела, наверное, чтобы он убил меня. Правда, хотела. Я думала, что больше вас никогда не увижу, а иначе зачем жить?
Маргарэт замолчала.
Филипп только и сказал:
— Понимаю.
— Эрар держал меня за руку. А что говорил, я не слышала. И вдруг он упал. Похоже было на обморок. Прибежали врачи. Пока он поправлялся, мы оставались в Сен-Омере. Когда немного окреп, уехали в Брюссель. Там я узнала, что Эрар собирается усыновить Огюста и сделать его своим наследником. Больше ведь никого не было. К тому времени я уж не сомневалась… — голос ее задрожал, — что молитвы мои услышаны, что у меня от вас будет ребенок. Перед отъездом в Лотарингию я сказала, что ребенок от него. Эрар ответил, что поверит только в том случае, если я поклянусь на Библии, что это правда. Я поклялась.
Мы отправились в Эно. Огюст был с нами. Меня он ненавидел, и винить его за то нельзя. Он не верил ни одному моему слову. Огюст хорошо понимал, что, если родится мальчик и Эрар признает его, он останется ни с чем. Всю зиму и всю весну он не спускал с меня глаз. Это он рассказал мне, что произошло между вами в Сен-Омере. «Ну, как вам теперь ваш любовник?» — спросил он. Я целыми ночами не спала, гадая, что сделает Эрар, если увидит, что ребенок слишком походит на вас. Он еще был очень слаб, но передвигался — либо с палкой, либо с помощью слуги.
Когда Симон родился, Эрар вошел ко мне, посмотрел на мальчика и, ни слова не говоря, вышел. Ему все стало ясно. С тех пор по ночам я не оставляла Симона в колыбели. Его брала к себе в постель няня. А днем я сама не спускала с него глаз. Мне ведь доносили, что говорит Огюст. Потом герцог снова отправился на войну. Огюст уехал с ним и умер в Нанси. Мы узнали об этом в Ленарсдике. Известие совершенно сразило Эрара. Но тогда он все-таки выстоял. — Мэг внезапно замолчала и прижалась к груди Филиппа. — До тех пор я даже задумываться себе не позволяла о том, что Де Брези обо мне думает. Врачи сказали, что отныне он обречен на неподвижность. От него это тоже не скрывали. Я пришла к Эрару в комнату и по его глазам поняла, чего он ожидает от меня. Он думал, что теперь уж я расквитаюсь с ним за то, что он все это время заставлял меня дрожать от страха за Симона…
Филипп усадил Маргарэт на стул. Не выпуская ее рук, опустился рядом на колени. Даже при неярком свете было видно, что годы оставили на ней свой отпечаток. Между бровями залегли морщинки, кожа на висках, где беспокойно билась маленькая жилка, высохла. Но линия рта была по-прежнему твердой, а губы — такими же пухлыми и влекущими, как тогда, в Сен-Омере.
— Эрар ведь всегда был таким гордым… И вот — такая беспомощность. Даже сочувственные взгляды слуг были для него нестерпимой мукой. Он только и мог, что шевелить двумя пальцами — я научилась многое понимать по этим движениям. Через некоторое время речь немного восстановилась. И хотя говорил он очень медленно и невнятно, все же стало полегче. Но все равно, как ему было плохо — ведь с ним нянчились, словно с ребенком, да еще без любви. Я никогда не приходила к нему с Симоном, но однажды он попросил показать его. Эрар едва взглянул на мальчика и тут же знаком велел увести. Через несколько недель все же повторил свою просьбу. В возрасте Симона дети меняются быстро. Могу догадаться, что он высматривал в его личике. Мне-то давно уже было все видно и с каждым днем становилось все яснее. Однажды днем — Симона только что увели — Эрар пристально посмотрел на меня. Ну, я все ему и сказала: как вы старались сохранить ему верность до самого последнего момента, и что это я сама во всем виновата, и что вы предлагали мне снадобья, чтобы все осталось между нами и его репутация не пострадала. Я сказала, что он может отказаться от Симона, который не имеет права носить его имя. Сказала, что отошлю его в Англию, там за ним присмотрит мой отец. Что же касается меня лично, закон в любом случае на его стороне. Но Эрар только закрыл глаза, что означало — он желает остаться один. Я думала, что больше он никогда не захочет увидеть Симона, но ошиблась: прошло много дней, и он опять попросил привести его. Симону было тогда три года — вы видели его руки? Эрар прошептал, чтобы я подвела его поближе — ясно зачем. Я вложила ручку Симона в его ладонь, он повернул ее ладонью вверх и внимательно вгляделся. «Он мог убить Огюста», — сказал он и заплакал.
Поднявшись на нетвердых ногах, Филипп разжал ее пальцы и отошел к окну. Через неплотно прикрытые шторы из зала доносились звуки музыки — это бродячий певец перебирал струны и что-то напевал. На нижних нотах голос его почти замирал. Филипп рассеянно слушал.
Повернувшись к нему, Маргарэт продолжала:
— Ни одна душа на свете, кроме вас, меня и Ее Высочества герцогини, не знает, что Симон — ваш сын. Эрар признал его по собственной воле. Он для того и призывал его незадолго до кончины, чтобы в присутствии всех благословить его как сына и наследника. — Щеки ее слегка покраснели. — Он понимал, что я снова выйду замуж. Симон слишком юн, чтобы распоряжаться таким огромным наследством. Передавать его под чью-нибудь постороннюю опеку слишком опасно. Опекуном должен быть мой будущий муж, которому после заключения брака по закону переходит и моя часть наследства.
— Понимаю, — напряженно произнес Филипп. Они были в противоположных концах комнаты. Потоптавшись немного на месте, он подошел к Маргарэт, сел рядом и привлек ее к себе. — Я беден, Мэг. Даже больше чем просто беден — у меня вообще ничего нет, понимаете? Только то, что на мне, да еще несколько крон, на которые я сейчас живу и которые понадобятся мне, чтобы добраться до Англии и вызволить Фрэнсиса. Это все, что у меня есть, остальное пропало. Нельзя вам выходить за такого, как я, при вашем-то положении…
